На рубеже двух тысячелетий, когда человечество вступает в эпоху глобальных кризисов, когда перед ним со всей трагической остротой встает гамлетовская дилемма «быть или не быть?», требуют глубокого философского осмысления перспективы исторического развития вида Ното 5ар1еп§. В наше непростое время вновь приобретают особую актуальность знаменитые строки великого Омара Хайяма «Кто мы? Откуда? Куда свой путь вершим? В чем жизни нашей смысл?..», трансформируясь в животрепещущие и требующие безотлагательного философского дискурса вопросы.
Что ждет человека впереди? Останется ли его биологическая природа неизменной? Претерпит ли он биологические изменения, утратив или приобретая новые органы? Превратится ли он в киборга, сочетающего в себе естественные и искусственные органы, или его уделом станет судьба е-һото? Возможен ли его выход на новые горизонты бытия в попытках расшифровать таинственные коды своего экзистенциального начала? Есть ли у него надежда на восстановление «распавшейся связи времен»?
Результаты философского дискурса над этими и другими, не менее важными вопросами, вылились в ряд футурологических выкладок, направленных на обоснование стратегий выживания человечества в будущем. По сути дела, эти прогнозы можно свести в две группы.
Первая группа включает исследования, согласно которым условием выживания человечества является регулирование внешних по отношению к человеку факторов развития. В качестве примера можно привести исследовательские проекты Римского клуба, ориентированные на осмысление глобальных проблем современности и поиск путей выхода из кризисных ситуаций. Их результаты опубликованы в форме следующих докладов: «Пределы роста» (под рук. Д. Медоуза, 1972 г.), «Человечество на поворотном пункте» (под рук. М. Месаровича и Э. Пестеля, 1974 г.), «Пересмотр международного порядка» (под рук. Я. Тинбергена, 1976 г.), «Цели человечества» (под рук. Э. Ласло, 1977 г.), «Революция босоногих» (под рук. Б. Шнейдера, 1985 г.) и др.
Ведущим лейтмотивом данных исследований являются два основополагающих вывода: 1) при сохранении нынешних тенденций исторического развития человечества ожидается глобальная катастрофа уже в первой половине XXI века; 2) для ее предотвращения необходима постановка пределов роста (концепции «нулевого роста», «органического роста» и т.п.).
Вторую группу исследований объединяет идея изменения самого человека во имя его будущего. Японский гуманист Д. Икеда выдвинул учение об «этической революции», в процессе которой происходит действенное преображение человека, связанное с пробуждением всей его духовной жизни на деятель, основатель и первый руководитель Римского клуба А. Печчеи идет дальше в своих рассуждениях, считая, что единственным путем спасения для человечества является «человеческая революция». Она представляет собой качественный скачок в мышлении человека посредством его самосовершенствования на основе философских, этических и религиозных ценностей. Человеческая революция должна привести к «новому гуманизму», очищенному от принципов и предрассудков прошлого и вобравшему в себя общечеловеческие ценности.
С моей точки зрения, именно идея преобразования на высших гуманистических началах самого человека является наиболее перспективной на пути формирования эффективной стратегии выживания человечества. При этом она должна обогатиться ценностями номадической стратегии мироотношения, провозвестником которой является фигура кочевника. Иными словами, в современной философской мысли постепенно пробивает себе дорогу принципиально новый дискурс, первоначальные ростки которого уже обнаруживаются в работах современных отечественных и зарубежных исследователей. Я имею в виду плодотворную идею о грядущем приходе эры нового исторического типа человека -кочевника. При этом понятие «кочевник» берется в самом широком смысле этого слова, обозначая всякого свершающего путь человека. Задаваясь вопросом «Как бы выглядела глава о пути в китайской «Энциклопедии благодетельных знаний»?», российский исследователь И.Т. Касавин дает следующий ответ: «Она бы включила в себя шаманское странствие, исход евреев из Египта, похищение Европы, поход аргонавтов, возвращение Одиссея, номадов, викингов, поиск чаши Грааля, крестовые походы, путешествия Марко Поло в Индию и Китай, паломничества в Мекку, монгольские нашествия на Европу, открытие Америки, поход Ермака, экспедиции на полюса, кругосветные поездки в машине по хайвею, космические полеты и летающие тарелки, жизненный путь и путь к Богу» [1, с. 77].
Из этого многообразия выделяется номадный путь, олицетворяющий в своей глубинной сущности динамический опыт бытия человека в мире и формирующий образ человека, некоторые черты которого (универсализм, экологическое мышление, креативность и др.) приобретут особую значимость в грядущие времена. Фигура кочевника-номада есть прототип человека нового исторического типа, о скором приходе которого возвещают некоторые ученые мужи. Так, например, отечественный исследователь Б.Г. Нуржанов в своей оригинальной, но далеко не бесспорной, работе «Город и степь» пишет о возможном приходе нового исторического типа человека -кочевника. «Современный западный мир, -размышляет он, - разлагается во всех своих исторически сложившихся формах: городской жизни, экономике, политике, искусстве. Подрыв оседлого образа жизни идет сегодня уже не извне, не от внешнего врага, каковым для оседлости всегда был кочевник, а изнутри, из города, из культуры.
Человек оседлый, культурный, цивилизованный, искусный и искусственный тип человека, который на протяжении двух с половиной тысяч лет, являлся господствующим типом, умер - говорят многие западные философы, культурологи, деятели искусства и литературы со времен Ницше. Кто придет (возможно, уже пришел?) ему на смену? Фатальна ли эта смерть для человека как биологического вида или она является лишь сменой исторического типа человека? Кто этот «сверхчеловек», пришествие которого предрекал Ницше? Возможно, кочевник?» [2, с. 197]. Если Б.Г. Нуржанов ставит проблему смены исторического типа человека в вопросительной форме, то некоторые зарубежные исследователи последовательно проводят мысль о неизбежности прихода цивилизации кочевников. К когорте тех, кто постепенно прокладывает дорогу номадическому дискурсу, идущему на смену постмодернистской парадигме, следует отнести Жака Аттали, Пьетро Прини, Жиля Делёза, Феликса Гваттари. Из современных российских исследователей можно назвать Г. Д. Гачева, И.Т. Касавина, К.С. Пигрова, А.К. Секацкого, в чьих работах предприняты попытки нетривиального философского анализа номадизма как особого стиля жизнедеятельности человека. При этом следует принять во внимание, что понятие «номадизм» берется в самом широком смысле этого слова как феномен, в основе которого лежит «фундаментальное основание мира, собственно - само движение» [3, с. 21].
Почему же фигура кочевника-номада, удостоенная в прошлом во многом несправедливо целого ряда негативных характеристик как раз со стороны европейских исследователей, сегодня вызывает такой неподдельный и глубокий интерес?
По моему мнению, все дело в том, что потребность выживания человека в сложных, противоречивых реалиях грядущего постсовременного мира будет ставить перед ним задачу коренного преобразования самого себя. И в этом поистине революционном преображении человека чрезвычайно важную роль должны сыграть именно прошедшие проверку временем ценности номадного образа жизни.
Прежде всего, в реалиях кочевой цивилизации номадов формируется образ человека, свободного от привязанностей к недвижимым объектам (городским поселениям, обработанному полю и т.п.), которые закрепощают оседлого жителя. Именно сущностные характеристики номада создают предпосылки для преодоления издержек оседлого образа жизни. К примеру, о негативном влиянии доминирующей в рыночных условиях потребительской психологии на развитие человека писал в XX веке выдающийся испанский мыслитель X. Ортега-и-Гассет в своей знаменитой работе «Восстание масс»: «Избыточные блага сами собой уродуют жизнедеятельность и производят на свет такие ущербные натуры, как «баловень» или «наследник» (аристократ - лишь его частный случай), или, наконец, самый вездесущий и законченный тип - современного массового человека... Можно сформулировать закон, подтвержденный палеонтологией и биогеографией: человеческая жизнь расцветала лишь тогда, когда ее растущие возможности уравновешивались теми трудностями, что она испытывала. Это справедливо и для духовного и для физического существования» [4, с. 100-101]. Отталкиваясь от этой мысли, осмеливаюсь предположить, что в реалиях кочевой цивилизации с ее известными трудностями и лишениями формируется особый тип человека, Ното nomadiens с его кредом «Все свое ношу с собой».
1. Говоря о феномене номадного пути, следует подчеркнуть, что он, предъявляя спрос на чрезвычайно обширный круг знаний, способствует универсализации человека. «Путешественник же, - пишет И.Т.Касавин, -выступает как практический энциклопедист, обладающий многообразными знаниями и умениями и способный их применять в новых для него ситуациях. Разжечь огонь без спичек и сориентироваться на местности без компаса -лишь самые скромные из его возможностей. Он не только воин, практический физик и биолог, но еще в большей степени - антрополог и лингвист, знаток чужих обычаев и языков, способный не только выжить во враждебной среде, но и достичь взаимопонимания с чужими народами» [1, с. 77].
Эти слова в еще большей мере можно отнести и к номадам, кочевой образ жизни которых требует целого спектра практических знаний. Прежде всего, номад должен уметь ориентироваться в пути, что вынуждает его быть астрономом-звездочетом. Например, казахи по ночам ориентировались, в основном, по Полярной звезде (Темір Қазық), Плеядам (Үркер), Млечному пути (Құс жолы), Сириусу (Сүмбле), Венере (Шолпан), Юпитеру (Есекқырған) и реже по другим небесным объектам. Кстати, можно предположить, что одним из истоков небывалого расцвета астрономической науки в арабских странах в эпоху средневековья являются астрономические знания кочевников-бедуинов, накопленные на протяжении многих веков. Помимо ориентации по звездам, у номадов была широко развитая практика определения направления пути по реальным природным объектам, что прививало им обостренное чувство пространства. Об этом шведский ученый Свен Гедин писал так: «У киргизов (казахов. - Т.С.) сильно развито чувство местности и зрение. Там, где чужестранцу местность представляется совершенно ровною, без всяких отметин, без всяких признаков пути, киргиз сумеет найти дорогу даже ночью. Не одни звезды служат ему указателями: он замечает каждое растение, каждый камень, каждую неровность почвы» [5, с. 58]. К этому следует добавить, что маркировка пространства в целях ориентации делала номадов превосходными ономастиками. Их топонимы, гидронимы удивительным образом адекватно схватывали характерные особенности природных и социальных объектов. В качестве примера можно привести названия гор - Қаратау (Черные горы), Алатау (Пестрые горы), Көкшетау (Синие горы), Ақтау (Белые горы), в которых точно схвачены свойства, признаки этих природных объектов.
Главное богатство номадов - скот также детерминирует развитие человеческих качеств. Приручение животных требовало от человека больших физических и умственных усилий, терпения, силы воли и обширного круга знаний. Забой и качественная разделка туш животных определяли потребность в анатомических знаниях, использование отдельных частей и органов тела животных (шерсти, кости, кожи, внутренностей) в производстве, быту, декоративно-прикладном искусстве требовало знаний их различных свойств. Знание психологии животных способствовало нахождению «общего языка» с ними, что позволяло затрачивать меньше времени, энергии и сил на их содержание. Наряду с этим, реалии кочевой цивилизации требовали от человека обладания также ботаническими, фармакологическими, ветеринарными, физическими, химическими, биологическими и другими видами знания. На фоне узкой специализации западоида (А.Зиновьев), так называемого «профессионального кретинизма», универсализм номада должен стать притягательным примером в целях всестороннего развития человека.
2. Открытость номада миру, открытость новизне, обусловленные свершением пути в пространстве, должны быть востребованы в современных условиях как возможность избавить человечество от двух антинома-дических устремлений, закрывающих дорогу в будущее. Вот как об этом пишет почетный профессор римского университета «Сапьенца» П. Прини: «Первая форма выражается в неосознанном стремлении спрятаться в скорлупе безупречной стабильности порядка, раз и навсегда установленных институтов и собственности. В психиатрии оно определяется как «типус меланхоликус»...
Другой формой антиномадизма является также отказ от новизны, ведущий к различным формам культурной, социальной и политической изоляции. Речь идет о духе «закрытого общества», исключающем все, что привносится «извне», вообще все «иностранное», пытающееся проникнуть в это общество и стать его составной частью» [6, с. 110-111]. По его твердому убеждению, кочевничество, понимаемое в самом широком смысле этого слова, как бы представляет собой ту фундаментальную основу, на которой возможно в будущем общественное устройство в рамках всего человечества, противостоящее идеологии национальной исключительности и ксенофобии, созидающего условия для того, чтобы человек смог ощутить утраченную в реалиях техногенной цивилизации чувство полноты бытия и свою примордиальную сопричастность космическим силам и ритмам [6, с. 110].
- В силу специфики своего неприкаянного образа жизни номад должен находиться в особом - экологическом - отношении к миру природы. Люби, не преобразуй, сохрани, не вреди - таковы были императивы экологического сознания номада. В условиях надвигающегося экологического кризиса этот урок номадов создает предпосылки для выработки правильной стратегии природопользования в настоящее время.
- Человек номадного общества обладает громадным культуротворческим потенциалом, который обусловлен беспрерывной новизной впечатлений в процессе перемещения в пространстве и постоянным созерцанием сменяющихся панорам природы. Именно креативный потенциал человека-номада как выражение его кочевнического духа может открыть новые перспективы для современного человечества, изнывающего в тисках оседлого образа жизни.
- Сопоставление двух противоположных стилей жизнедеятельности - оседлого и кочевнического - подводит к мысли о том, что миграционный опыт способствует восхождению человека к своей Самости - архетипу, который составляет сердцевину «Я». Это обретение самого себя каждый раз заново в процессе свершения пути и есть подлинное бытие человека. «Только истинный номад, доброволец и профессионал неприкаянности готов к ежедневному началу бытия-заново» [7, с. 242]. Видимо, отсюда и проистекает удивительная приверженность номада к своему кочевому образу жизни, описанная в многочисленных источниках.
Итак, в основу номадического дискурса в современной антропологии должна лечь концепция «человека мигрирующего», повторяющего всецело мир в его непрестанном, вечно обновляющемся движении.
Таковыми представляются в первом приближении азы номадического дискурса, которые требуют дальнейшей творческой разработки.
- Касавин И. Т. Человек мигрирующий: онтология пути и местности. - Вопросы философии. - 1997. - №7. - С. 74-84.
- Нуржанов Б.Г. Город и степь // Евразийское сообщество. -1997. - №3. - С. 183-197.
- Пигров К.С., Секацкий А.К. Стилистика современного философствования // Методологический диалог социальных наук с гуманитарным образованием. Сборник 1. - Алматы, 2003. - 68 с.
- Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Избранные труды. - М.: Издательство «Весь мир», 1997. - 704 с.
- Есмагамбетов К. Что писали о нас на Западе. -Алма-Ата: «Казакуниверситет!», 1992. - 152 с.
- Прини П. Пространство и номадизм: будущее принадлежит кочевникам // Мировая экономика и международные отношения. - 1992. - №6. - С. 108-111.
- Секацкий А. Книга номада //Три шага в сторону: Роман, эссе. - СПб.: Амфора, 2000. - С. 225-275.