Одним из фундаментальнейших свойств массового общества, которое отличает его от всех предшествующих типов обществ, является отчуждение, достигающее в нем небывало высокого уровня и пронизывающее всю его структуру. Это свойство подробно описано в многочисленной художественной и философ­ской литературе ХХ века, указания на отчуж­дение или его проявления можно найти в любом социально и экзистенциально ориентированном тексте, начиная с 20-х гг. и по настоящее время. Самоощущения отчужденной личности с большой яркостью и остротой были переданы в своих романах и повестях Ж.-П. Сартром, А. Камю, О. Хаксли, в философской литературе отчуждение в обществе модерна описывали К. Ясперс, Э. Фромм, Г. Маркузе. Ж. Бодрийяр, и многие другие авторы, простое перечисление имен которых заняло бы не одну страницу. В настоящей статье мы имеем целью объяснение роста отчуждения как процесса имманентного качественному развитию массового общества, исторически и логически связанного с идеологией модерна.

Прежде всего, поясним, что то отчуждение, которое мы собираемся здесь показать, хотя и совпадает во многом, но несколько отличается от отчуждения, проанализированного Марксом [1], поскольку Маркс обосновывал чисто политэкономическое содержание понятия; наше же отчуждение, хоть и имеет много общего с марксовым, но распространяется гораздо дальше и глубже последнего в силу следующей причины. Она состоит в том, что во времена Маркса, когда массовое общество еще не проявило себя в полной мере как качественный феномен, финансово-экономические отношения, рациональные цели и способы деятельности, практикуемые в обществе распространялись на довольно ограниченную сферу хозяйствования, быта и практических потребностей человека (с чем и было отчасти связано понимание Марксом экономики как «базиса», а политики, культуры и идеологии как «надстройки» над ней). И в этом смысле оставались еще довольно обширные сферы свободной человеческой деятельности, не затронутые экономикой и относительно незави­симые от нее. Под независимостью, или свободой, здесь следует понимать внеутилитарность, внутреннюю необходимость, имеющую собственную ценность в самой себе. В этом смысле культурное бытие человека, его социаль­ное и политическое бытие (правда в разной мере и степени) являли собой автономные области бытия как целого; с дальнейшим же развер­тыванием сущностных характеристик массового общества соотношение сил и распределение автономии отличных друг от друга частей целого в корне меняется.

Итак, то отчуждение, которое нарастало пропорционально развитию массового общест­ва, не есть отчуждение работника (производи­тельной силы) от продукта своего труда, а есть отчуждение личности от собственной сво­боды, от самобытия, хотя оно и происходит прежде всего в труде и его продуктах, привя­зывающих личность к целому общества и координирующих ее деятельность с социальной системой. Эта привязка, зависимость от со­циального-экономического строя становится тем жестче, чем строже становится разделение труда, навязываемое этим строем. Более глубокая же дифференциация труда является следствием возрастания численности общества и разрастанием аппарата обеспечения его жизнедеятельности. Таким образом, огромный аппарат обеспечения существования - мегамашина, имея тенденцию превращать людей в узко-специализированные функции, вплетает их существование в широкую и разветвленную сеть социальных связей, которые представляют собой зависимости; превращая их в простые объекты администрирования, изымает их из субстанциального содержания жизни, в которой они больше не занимают определенного места. Систему   начинает   конституировать аппарат, иерархизирующий существование, а не истори­ческая субстанция, которую люди наполняют своим индивидуальным бытием. «Глубокая, существовавшая раньше истина - каждый да выполняет свою задачу на своём месте в сотворённом мире - становится обманчивым оборотом речи, цель которого успокоить человека, ощущающего леденящий ужас покинутости. Всё, что человек способен сделать, делается быстро. Ему дают задачи, но он лишен последовательности в своём сущест­вовании. Работа выполняется целесообразно, и с этим покончено. В течение некоторого времени идентичные приёмы его работы повторяются, но не углубляются в этом повторении так, чтобы они стали достоянием того, кто их применяет; в этом не происходит накопления самобытия» [2,41].

Поскольку человек есть свободное су­щество, как таковое в значительной мере конституирующее себя посредством труда, то в отчужденном труде мы имеем отчуждение человека от свободы как целостного феномена, включающего в себя свободное время (которое Маркс видел главным критерием богатства общества), но не исчерпывающийся им. Проблема в том, что свободы как целостности невозможно достичь посредством отчужден­ного, механического труда, ни к процессу, ни к результату которого человек не испытывает никаких эмоций. В индустриальном же и пост­индустриальном массовом обществе отчужде­ние труда достигло необычайно высокого уров­ня. Механичность автоматизированного произ­водственного процесса, рутина офиса, ритуал покупки и продажи почти полностью освобо­дились от всякой связи с проявлением человече­ских возможностей. «Трудовые отношения между людьми в значительной степени превра­тились в отношения между обезличенными и вполне допускающими замену объектами научного управления и квалифицированными экспертами. Индивидуальность дана в букваль­ном смысле только как имя, как специфический представитель типа (как, например: авантю­ристка, домохозяйка, Ундина, он-мужчина, деловая женщина, становящаяся на ноги молодая семья). Под этой иллюзорной поверх­ностью весь мир как в сфере труда, так и в сфере отдыха превратился в систему одушев­лённых и неодушевлённых предметов, которые все в равной степени подлежат администри­рованию. В этом мире человеческое существо­вание - не более чем вещь, вещество, материал, не заключающий в себе принципов собствен­ного движения» [3, 93-94].

Фактически, в результате чрезмерной спе-циализированности труда, личность человека все больше начинает становиться придатком к его социальной функции, которая почти целиком сводится к своей экономической роли. Все чаще слышатся рекомендации о том, что надо создать условия для привлечения специалистов, или о том, как приспособить свои человеческие качества для достижения успеха, но почти никогда наоборот - что надо привлекать специалистов для создания условий для чего-то иного, или как использовать экономические достижения для построения своей человеческой личности. Свободное человеческое сознание все больше сводится к манипулятивности, к элемен­там управления, к технической функцио­нальности, все более квалифицированной, все более ценной для системы, и поглощающей все больше личностной энергии. При этом живая и неутилитарная часть человеческой личности все более превращается в некий придаток, довесок к ее общественно-экономической функции, который система принимает во внимание вынужденно, с которым она считается по необ­ходимости, и лишь постольку, поскольку от него пока что невозможно избавиться.

Еще одним фактором, способствовавшим эскалации отчуждения, явилось все более нараставшее с развитием информационного общества доминирование финансовой ипостаси экономики над товарной. Являясь превращенной товарной, денежная форма цены становится предпосылкой отчуждения в свою пользу многих реальных выражаемых ею свойств товаров. Эти свойства затем затушевывались, и заменялись свойствами самой денежной формы, которая тем самым становилась отправной точкой построения целой социальной системы со всем разнообразием ее связей. И эта социальная система может приобретать ирра­циональный характер лежащей в ее основании превращенной формы, что и происходит в анализируемых нами обстоятельствах: «Ирра­циональность вкрадывается в превращенное выражение лишь при определенных условиях (например, при самоотчуждении человека в его деятельности, отрыве ее общественного богат­ства и форм от личного содержания труда)» [4, c.4]. В результате этого, вся экономическая система производства приобретает иррацио­нальную форму, при всей кажущейся рацио­нальности ее содержания, которая оказывается вторичной по отношению к своим основаниям: «такой вторичной рациональной системой оказывается, например, функционирование товарного производства, хотя оно и содержит в себе глубоко фетишистские посылки»[там же].

И отчуждение, вырастающее из практи­ческих обстоятельств, сцепляется с описываю­щими их теоретическими социогуманитарными конструкциями и закрепляется ими. Так, одним из общепринятых определений, препятствую­щих осознанию отчуждения как такового, является распространенное представление о том, что «личность - понятие социальное», идущее от марксова определения личности как «ансамбля общественных отношений». Это функциональное редуктивное определение, будучи к тому же вульгаристски интерпрети­ровано, легко превращается в орудие теорети­ческого оправдания отчуждения автономии индивидуальной личности в пользу социальной системы. На самом же деле личность пред­ставляет собой явление гораздо более широкое, далеко не ограниченное отношением к обществу как некой социологической данности, при том, что само «социальное» не есть некая твердо установленная и отработанная категория, эмпирически фиксируемая (даже у самого Маркса «общественное» сопровождается предикатом «чувственно-сверхчувственного», каковой употребляется им уже в определении товара), посему определять понятие личности через понятие социального вовсе не означает объяснять его и раскрывать его содержание через нечто более простое. И даже помимо этого всего, личность может определяться своим отношением не только к наличному в простран­стве и времени обществу, но и отношениям к личностям и поколениям прошедшим, к другим обществам и культурам (особенно в информа­ционную эпоху), наконец к своему воображае­мому (т. е., ее понятие должно определяться, по меньшей мере, как «сверхсоциальное»). Однако, здесь у нас нет места подробным образом разбирать ошибочность и редукционизм су­ществующих и работающих понятий личности и разворачивать альтернативные; важно то, что эти и подобные им представления теоретически способствуют утрате личностями контроля за развитием социальной системы и, что еще важнее, чувства своей способности и уполномоченности ее контролировать, а так же препятствуют осознанию того, что система запрограммирована на медленное и незаметное, но верное и неуклонное отчуждение индиви­дуальной внеутилитарности в пользу социоэко-номических структур и координирования с ними. «Это координирование осуществляется настолько успешно, что индивид чувствует себя скорее счастливым, чем несчастным... Счастье включает знание: оно - исключительная преро­гатива animal rationale. Контроль над инфор­мацией, поглощение индивида повседневностью приводят к упадку сознания, дозированности и ограничению знания. И поскольку знание всей истины вряд ли способствует счастью, именно такая   общая   анестезия   делает индивида счастливым» [3, 94] .Таким образом, отчуж­дение от свободы тесно связано с отчуждением индивида от полной информации о самом себе, и оно выражается в принятии личностью частичных и редуцированных представлений о себе как окончательных. Т. Адорно тоже говорит о свободе в связи с общественным целым: «Безразличие по отношению к свободе, её понятию и самому предмету обнаруживается в интеграции общества, которой субъекты подвластны как неизбежному. В интересах интеграции - парализовать потребность в свободе, которой боятся, видя в ней незащищённость» [5, 196].

Не последнюю роль в утрате контроля индивида над обществом играет гипертрофи­рованный в массовом обществе бюрократи­ческий метод администрирования. «Бюрократи­ческий метод можно было бы определить как такой метод, при котором: а) с людьми обращаются как с вещами; б) о вещах судят скорее по их количеству, нежели по их качеству, ибо это облегчает и удешевляет их учёт и контроль» [6,207]. Фактически, официальный документ, являясь изначально опредмеченным свидетельством некоторых общественных добродетелей личности (таких как граждан­ственность, законопослушность, честность в делах), в бюрократической системе извращается по отношению к ним, подобно превращенной форме затирает многие включенные в них содержательные связи и замещает их собст­венными квазипредметными свойствами, среди которых первыми являются скрупулезность в бумажных делах, легкость в общении с властью, отличное ориентирование в коридорах кабинет­ной бюрократии. Таким образом, сверхразвитая бюрократия является существенным элементом механизма отчуждения свободы личности в пользу целого общественной системы, однако решающее воздействие на этот процесс, придавая ему окончательность и неотврати­мость, имеет гораздо более тонкий, мощный и безотказный механизм привязки индивида к целому глобальной социоэкономической системы, который способен нейтрализовать само осознание личностью степени своего отчуждения.

Общество всегда в значительной мере контролировало отдельного человека через систему многообразных общественных отношений, однако, в постиндустриальном обществе XX века «сам механизм, привязываю­щий индивида к обществу, изменился, и общественный контроль теперь коренится в новых потребностях, производимых общест­вом» [3,272] Эти новые потребности есть в значительной   мере   результат техногенного развития социума, они не исходят из интересов индивидуальной личности, однако восприни­маются ею как свои собственные. Предполо­жительно, такое положение дел оказалась возможным в силу естественного отставания индивидуальных потребностей личности от производительной способности мегаиндустрии массового общества, а так же благодаря исполь­зуемой им чрезвычайно эффективной социаль­ной стратегии, которая хорошо проанализи­рована исследователями постмодерна Ж. Бодрийяром, Ж. Делезом и Ф. Гваттари. Кроме того, контроль социотехнической системы над развитием общества не испытывает недостатка в рациональных оправданиях: «в современный период технологические формы контроля предстают как воплощение самого Разума, направленные на благо всех социальных групп и удовлетворение всеобщих интересов, так что всякое противостояние кажется иррациональным, а всякое противодействие немыслимым» [3,273]. Насколько глубоко экономическое отчуждение проникло в структуру человеческой личности, можно судить по тому, как самые интимные ее аспекты превращаются в товар на продажу. Тот факт, например, что сегодня массово распростра­няются при помощи коммуникационных технологий и предлагаются за мизерную цену рифмованные признания в любви и ориги­нальные пожелания любимому человеку доброго утра и спокойной ночи говорит сам за себя. Дискурс рекламы настойчиво предлагает купить «счастье», «незабываемые впечатления», «безграничные возможности» и т.п.; абсурд­ность подобной ситуации, однако, может предстать очевидной только для неотчужденной индивидуальной личности, чьё самовосприятие не преформировано доминирующей в обществе системой представлений. Эти и многие подобные факты социальной действительности прекрасно иллюстрируют, как оказалось, актуальные и на сегодняшний день наблюдения К. Ясперсом того, как «бытие человека сводится к всеобщему; к жизнеспособности как произво­дительной единицы, к тривиальности наслаж­дения. Разделение труда и развлечений лишает существование его возможного веса. Объек­тивное удовлетворение духовных стремлений без личного участия гарантирует деловое функционирование, в котором регулируется утомление и отдых» [2, 40].

В виду всего вышеизложенного, можно заключить, что в постиндустриальном массовом обществе значительная часть человеческой свободы и самобытия оказывается отчуждённой в пользу анонимных экономических и адми­нистративных структур. Происходит тотальная манипуляция массами индивидов с целью наращивания производства и потребления. Человек оказывается также отчуждённым от полного знания о самом себе, которое теряется и растворяется в потоке симулякров и мифологии, тиражируемых рекламой и СМИ. Всё это ведёт к растворению личности в массе, росту бездуховности и обезличиванию. Необходимо также заметить, что возрастание отчуждения является имманентным свойством массового общества, и его преодоление может быть достигнуто только осознанием личностью положения дел, её индивидуальными сознатель­ными усилиями.

Литература

1. Маркс К., Энгельс Ф. Капитал. Соч. 2. изд. - T. 23-25. - М., 1951.

2. Ясперс К., Бодрийяр Ж. Призрак толпы. - М.: Алгоритм, 2008. - 272 с.

3. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. - М.: АСТ, 2002. - 526 с.

4. Мамардашвили М., Превращенные формы philosophy. ru/library/mmk/forms.html

5. Адорно Т. В. Негативная диалектика. - M.: Научный мир,2003. - 374 с.

6. Фромм Э. Иметь или быть? -М., 1986. - 322 с.