Постмодернизм и «сетевое общество» Кастеллса

В статье проводится сравнительный анализ популярной сегодня теории сетевого обще­ства Мануэла Кастеллса и постмодернистской теории. Хотя сам Кастеллс негативно относится к тер­мину «постмодернизм», его анализ современного общества является вполне постмодернистским. Рас­сматриваются такие вопросы современной культуры, как урбанизм, информатизация, консьюмеризм, стиль жизни, юппи-класс и др. Постмодернистская теория и методология позволяют лучше понять произошедшие в обществе и культуре изменения.

В конце ХХ в. широкое признание получила теория сетевого общества Мануэла Кастеллса, которая является поздним вариантом теории ин­формационного общества. Она интересна еще и тем, что представляет собой сочетание одновре­менно информационных, сетевых и урбанисти­ческих теорий общества. Урбанизм или урбани­стические теории общества представляют собой широкую ветвь современных теорий общества, отличную как от информационных, так и от ком­муникативных или медийных теорий. На при­мере теории Кастеллса можно показать близость постмодернистских идей урбанистическим и ин-формациональным (Кастеллс проводит различие между понятиями «информационное общество» и «информациональное общество», считая толь­ко последнее современным). Предварительно заметим, что постмодернизм уделяет исключи­тельное внимание процессам урбанизма, и мож­но сказать, что урбанистическая проблематика стала неотъемлемой частью постмодернистских теорий. Речь идет не просто об архитектуре или теории архитектуры, а о более широкой соци­альной сфере с более широким охватом проблем функционирования современного города, вклю­чаемых в постмодернистский анализ. Урбанизм, говоря обобщенно, интересует постмодернизм по трем основным параметрам: как наиболее полная и «чистая» пространственная практика, как политический институт, реализующий через эту практику импульсы власти, и как простран­ство тотального консьюмеризма. Примечательно, что Кастеллс, негативно относящийся к термину «постмодернизм», проводит анализ «информа­ционного города», мало чем отличающийся ме­тодологически от постмодернистского.

Не имея возможности рассмотреть эту теорию подробнее, мы рассмотрим только те ее аспекты, которые сближают ее с постмодернизмом. Как марксист (постмарксист) Кастеллс исходит из марксовской парадигмы анализа общества. Он считает, что если предшествующее (до 1970-х гг.) общество определялось капиталистическим спо­собом производства, то современное определя­ется информационным способом развития. Оно отличается от предшествующего тем, что благо­даря технологическим инновациям современное производство определяется информационными факторами генерирования, обработки и переда­чи информации. Его позицию можно определить как «технологический детерминизм», поскольку технологию он рассматривает как автономную по отношению к производству и другим соци­альным сферам область, но решающим образом влияющую на них. В отличие от классическо­го марксизма, считавшего, что все социальные изменения определяются способом производ­ства, Кастеллс утверждает, что они определяют­ся технологическими инновациями, включая и сам способ производства. И в центре современ­ных технологий лежат процессы, связанные с обращением с информацией.

Кризис, который испытал капитализм в нача­ле 1970-х гг., был преодолен, согласно Кастеллсу, благодаря реструктурации и информатизации производства; эти сферы, информация и произ­водство, хотя и не связаны друг с другом логиче­ски, но совпали исторически. Но без информати­зации реструктурация капитализма не была бы столь успешной. Без нее невозможна была бы ин­тернационализация рынка, она значительно по­высила производительность труда, существенно обновила товарный ассортимент, создала более гибкие производственные формы, снизила цены, особенно на информационные товары и услуги. Он вводит важное понятие «информационные потоки», которые, благодаря развитию инфор­мационных технологий, делают информацию решающим фактором экономических и социаль­ных изменений. Информационный менеджмент выдвигается в число приоритетных профессий и средств управления информационными потока­ми. Слоган «кто владеет информацией, тот вла­деет миром» рождается из этих трансформаций. Здесь Кастеллс рассматривает такие вопросы, как сжатие пространства, глобализацию мира и др.

Но ближе всего к постмодернистской методо­логии Кастеллс подходит в своем анализе инфор­мационного города. Формирование глобальных городов Кастеллс считает прямым результатом информационного способа развития. Он рас­сматривает глубокие структурные изменения го­родской жизни, что дало основание некоторым исследователям назвать информационный город постмодерновым городом. Изменения в социаль­ной структуре информационного города выража­ются, прежде всего, в появлении особого класса горожан - yuppies, представителей наиболее преуспевающей части среднего класса, и они, по мнению Кастеллса, представляют, прежде всего, информационных менеджеров. Они не являются большинством городского населения, но именно они являются «ведущим социальным классом», и хотя они не связаны прямо с политической вла­стью, именно они обладают реальной властью над городом, формируют новое городское, граж­данское общество. Их образ жизни, их запросы, вкусы и привычки решающим образом влияют на структуру и жизнь информационного города. Они образованы часто по нескольку раз. В отли­чие от традиционных городских слоев, локали­зованных в местах обитания, они представляют «космополитизм новых информационных про­дюсеров». Их жизнь не только производственная (офисная), но и досуговая проходит в окружении компьютеров, мобильников, коммуникационных сетей, связывающих их с остальным миром, по­скольку их бизнес основан на интернациональ­ных связях. Они часто путешествуют по свету как по делам, так и ради отдыха, для них нет «чужих мест» на планете. Их доходы позволяют посещать рестораны с самой разнообразной кух­ней, проводить свободное время в сити-центрах и молах, наслаждаться элитными видами отдыха. Они имеют неограниченный доступ к информа­ции любого рода, свободно пользуются ею и ис­пользуют ее для своих целей. Их слоган - «мыс­ли глобально!».

Культура информационного города - это по-преимуществу гедонистическая потребительская культура. Девальвация традиционных ценностей и морали, головокружительное стремление к по­лучению максимальных удовольствий от жизни, вихрящаяся эстетика получения интенсивного наслаждения, эротизация эстетического опыта -все это результат пришествия и незаметного за­хвата власти в городе поколением или классом юппи. «Нестабильность жизни в информацион­ном городе, что-то постоянно стимулируемое инновациями в области культуры, мыслится как решающая черта постмодернового опыта. Ниче­го постоянного, неприятие всего, полная потеря смысла. Постмодерновый город - это маль-стрём изменений: в моде, во мнениях, в симво­лах, в дизайне, даже в архитектуре» [1].

Кастеллс так же, как и многие постмодерни­сты, пишет о стирании различия между элитар­ной и массовой культурой как в классовом, так и в образовательном измерении. Связь между профессией, статусом, университетским обра­зованием (Oxbridge) и эстетическими преферен­циями (балет, филармония, театр), которая была естественной и прочной ранее, в информацион­ном городе подрывается. Если раньше все это было презумпцией превосходства культурной элиты, то сегодня оно осмеивается как старо­модное с релятивистских позиций юппи, и зна­чение имеет лишь свободно выбираемый стиль жизни. Культура свелась к стилю жизни. Со­знательное смешение различных стилей жизни и эстетических вкусов, классической музыки и рока, оперы и эстрады, футбольного фанатизма и посещения лондонской библиотеки стали выра­жением этой культуры. «И вкусы и запросы мои - странны, - / Я экзотичен, мягко говоря: / Могу одновременно грызть стаканы - / И Шиллера читать без словаря», - писал Владимир Высоц­кий. Эту мысль можно полностью принять как постмодернистскую, с той лишь поправкой, что для экзистенциальной эстетики информацион­ного города это уже не экзотика, а нормальный стиль жизни. Подобное смешение стилей ведет к появлению неслыханных ранее видов эстети­ческой деятельности. Фаина Раневская как-то заметила, что «лесбиянство и гомосексуализм, мазохизм, садизм - это не извращения. Извра­щений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду». С этой точки зрения в пост­модернистской культуре все стало извращени­ем - женский бокс, футбол и хоккей, косметика для мужчин (почему-то никто еще не придумал юбки для мужчин), одежда «унисекс», скандал как реклама - двигатель популярности, высокая мода (совершенно не «транспортабельная»), ку­линарная одержимость и экспериментирование, язык, ставший жаргоном, и многое другое.

Безудержный гедонизм и культура консью-меризма блокируют появление чувства вины и угрызений совести. Вопросы «а правильно ли я поступаю?», «зачем я это делаю?» считаются здесь «тиранией смысла» и просто не возникают. Постмодернистская культура симулятивна по своей природе, и нет ничего более искусственно­го, чем современная городская жизнь. Естествен­ность, оригинальность, подлинность - это то, что напрочь вымыто из этого стиля жизни. Если раньше публичные места города были заняты «серьезными вещами» - тяжелой и легкой про­мышленностью, производственными предприя­тиями, солидными культурными учреждениями, «приличными» местами отдыха (парки культуры и отдыха), то сегодня они заняты в основном развлекательными заведениями, среди которых лидируют торгово-развлекательные центры. Го­рода становятся центрами потребительского об­раза жизни. Самостоятельным и приоритетным видом повседневного культурного досуга ста­новится шопинг (по-русски-то иначе и не ска­жешь). Если раньше в магазин ходили по мере потребности, за конкретными товарами, то те­перь шопинг - это, скорее, удовлетворение эсте­тической, даже культурной, чем экономической или прагматической потребности. Если раньше ходили за товарами, то теперь - чтобы потратить деньги. Шопинг превращается из средства удо­влетворения (других) потребностей в самостоя­тельный вид культурной деятельности, в цель в себе. Сегодня, как пишет Вебстер, декартовская максима выглядит так: «я покупаю, следователь­но, я существую» (I shop, there fore I am).

Кастеллс далек от того, чтобы идеализировать структурные изменения и юппи-класс. Он про­водит тщательный анализ того, что происходит при этом с традиционными и «низшими класса­ми» (underclass), как меняется их жизнь, как они все больше изгоняются на маргиналии городской жизни. Юппи могут рассуждать в кругу друзей, пишет он, о воссоединении Германии, положе­нии в Югославии или палестино-израильских перспективах, но не имеют ни малейшего пред­ставления об опыте, переживаемом их домработ­ницей или охранником. Все городские публич­ные места, не только офисы и бизнес-центры, но и места развлечения прямо или косвенно закры­вают доступ в них низших классов; секьюрити, видеокамеры, фейс-контроли и т.д. делают эти места труднодоступными для них.

Пресловутый аморализм современной город­ской жизни, считает Кастеллс - это не просто «падение нравов», объясняемое бескультурно­стью или чем-то другим в современной куль­туре, а результат произошедших сдвигов. Мало обвинять современную культуру или молодежь в аморализме и девальвации ценностей, надо еще вскрыть причины того, почему это произо­шло. Модернистская педагогика и идеология традиционно видит причину такого аморализма в «плохом воспитании» старшим поколением младшего, в неуважении молодежью традицион­ных моральных и культурных ценностей. Пост­модернизм позволяет (лучше) понять причины этих изменений. «Трудно возразить заключению, что постмодернистские ориентации помогают. Если понятия «истинного», «аутентичного» и «реального» подорваны, то также подорвана идея интегрированного Я, «настоящего Я», ко­торое определяется связным кредо, принципами и моралью. Поскольку постмодернизм говорит о превосходстве опыта над смыслом, о приори­тете децентрированного Я над модернистским понятием аутентичного индивида, то это должно помочь объяснить, как можно не иметь чувства стыда (выраженное в афоризме 1980-х: «Чувство вины - это для слабых!») в отношении собствен­ного процветания и удовольствий, когда рядом живут те, чья жизнь уныла и несчастна», заклю­чает Франк Вебстер [2].

Литература

1. Webster, F. Theories of Information Society. -London: Routledge, 1995. - Р. 210.

2. Ibid., p. 213.