Мир растений в прозе А.Платонова

Изучение художественной картины мира Андрея Платонова не раз становилось предметом ис­следования. М.Эпштейн связывает философию Платонова с хайдеггеровской экзистенциальной онто­логией бытия [1]. Н.Малыгина в своей книге «Художественный мир Андрея Платонова» отмечает серьезное влияние на писателя философии «всеединства» основоположника эстетики русского сим­волизма Вл. Соловьева [2]. К.Баршт обнаруживает сходство между антропософской философией Р.Штайнера и смысловыми элементами произведений Платонова [3]. Исследователь отмечает, что основной принцип, распространяющийся на произведения Платонова, — это «восприятие мира как сокровенного, живого и одушевленного», в этом мире «недопонятое человеком «вещество» таит в себе то, что на первый взгляд нельзя увидеть и предположить существующим» [4; 62-63]. Н. И. Дужина также указывает на важную черту платоновского мира — «единство всего: все во всем взаимообращаемо и взаимопроницаемо» [5].

В общей картине художественного мира Платонова важное место занимает не только человек, погруженный в эпоху коллективизации, индустриализации, но и растения с их переживаниями и эмо­циями. Растения у Платонова наделяются свойствами равноправного с человеком субъекта, они вы­ступают не как пассивный предмет описания, а становятся действующими лицами, героями произве­дений. Так, в рассказе «Цветок на земле» высказана мысль о жизнетворческом содержании цветка, который «мертвую сыпучую землю обращает в живое тело», «из смерти работает жизнь» [6; 281]. Образ «цветка на земле» — поэтическое выражение платоновской идеи воскрешения: обращения сил смерти в силы жизни. В сказке-были «Неизвестный цветок» жизнь цветка подобна жизни человека, который переносит тяжелые испытания, с трудом добывая себе пищу: «Днем цветок сторожил ветер, а ночью росу. Он трудился день и ночь, чтобы жить и не умереть» [6; 317]. Погруженный в сложные для выживания условия, цветок не только превозмогает «терпеньем свою боль от голода и устало­сти», но и проявляет психические реакции, стараясь преодолеть грусть и тоску: он «не хотел жить печально; поэтому, когда ему бывало совсем горестно, он дремал». Цветок даже наделен возможно­стью говорить, однако эта способность проявляется в нем лишь тогда, когда девочка Даша обращает­ся к нему с вопросами. Цветок «впервые так близко слышал голос человека, впервые кто-то смотрел на него, и он не хотел обидеть Дашу молчанием» [6; 318].

Автор уподобляет отдельные части растений частям тела человека: «Из трубы этой хаты вырос наружу подсолнух — он уже возмужал и склонился на восход солнца зреющей головой. Сломлен­ный ногою Чепурного стебель положил свою умирающую голову на лиственное плечо живого сосе­да. Дванов наклонился, сорвал былинку и оглядел ее робкое тело» [7; 202, 410, 554]. Платонов рас­сматривает каждое растение, каждую травинку как живое существо, наделенное телом, подобным телу человека.

У Платонова одушевление неодушевленного происходит путем придания растениям статуса субъектности и вытекающей из этого способности к человеческим чувствам и переживаниям: в пла­тоновском мире растения воспринимаются как живые, «одухотворенные» существа, способные мыс­лить, страдать, чувствовать боль, радость и т.д. В повести «Котлован» деревья имеют «одинаковый вид грусти» [7; 140]. Обычно грусть возникает в случае неудовлетворенности в каких-либо аспектах жизни как реакция на происходящее. В романе «Чевенгур» пахнет «грустью ветхих трав» [7; 559], когда Саша Дванов уходит в то самое озеро, где его отец пытался «пожить в смерти». Особенно уди­вительно приписывание растениям чувства стыда, которое связано, прежде всего, с этической сторо­ной поведения человека. В повести «Котлован» старое дерево, одиноко растущее на бугре возле пив­ной, является свидетелем того, как люди предаются забвению своего несчастья: «Дерево. качалось от непогоды, и с тайным стыдом заворачивались его листья» [7; 83]. Не просто стыд, а тайный стыд, самый глубокий, тонкий, жгучий. Наделяя дерево способностью стыдиться, Платонов ставит расте­ния на один уровень с человеком, даже выше, поскольку оно, дерево, глубже чувствует и понимает катастрофу, губительное саморазрушение человека.

Подобный метафорический перенос «состояние человека — состояние природы» не случаен: та­кое восприятие действительности является одним из качеств человеческого сознания, появившегося еще в древности, в эпоху мифологических представлений о мире, когда многие качества человека легко приписывались неодушевленным существам. Древний человек считал, что вся природа — мир живых существ, а ее жизнь подобна жизни людей. Психические способности растений были известны в далеком прошлом: люди верили, что растения обладают душой. Так, в древних писаниях утвержда­ется, что душа странствует по вселенной, рождаясь в различных телах. Она воплощается не только в человеческой оболочке, но даже в телах животных и растений.

Именно такое мифологическое представление об общности всего сущего и стало основой для возникновения многочисленных олицетворяющих метафор. С помощью персонификации авторы ху­дожественных произведений наделяют растения человеческими эмоциями, такими как грусть, стра­дание, печаль, тоска. Например: «Природа ... тихо рыдала и пела» (Н.Заболоцкий) [8], «Слышатся в лесу/Осин тоскливых /Стоны и молитвы» [9; 131], «Приуныли нынче подорожники» (Н.Рубцов) [9; 126], «Ель надломленная стонет, /Глухо шепчет темный лес» (Н.Некрасов) [10].

Обнаруживаем метафорические состояния, существование которых обусловлено восприятием окружающего мира по аналогии с физическим состоянием человеческого организма: больной, спя­щий, дремлющий, пробудившийся. Например: «Целый день спят ночные цветы» (А.Фет) [11], «За­колдован, невидимкой, /Дремлет лес под сказку сна» (С.Есенин) [12], «Вдруг, пробудясь, /По лесам зароптали березы» (Н.Рубцов) [9; 182-183].

Растения, наделенные способностью общаться, мыслить, мечтать изображены в рассказе В.Гаршина «Attalea princeps». Пальма Attalea, заключенная в оранжерее, тоскует, вспоминает родное небо и поэтому думает только о том, «как хорошо было бы постоять даже и под этим бледненьким небом» [13]. Но она одинока в своем стремлении к свободе: все цветы и деревья ненавидят пальму, завидуют ей, считают ее гордой. В этом произведении каждое растение имеет свою индивидуаль­ность, проявляет различные психические реакции.

Платонов, безусловно, находится в ряду художников, которые наделяют растения сознанием, способностью реагировать на окружающий мир. Изображение растений в произведениях писателя позволяет ставить вопрос о художественной фитопсихологии Платонова.

Фитопсихология (от др. греч. phyton — «растение») — наука, которая изучает жизнь растений, их поведенческие реакции и формы проявления этих реакций. Предметом изучения фитопсихологии является способность растений принимать информацию, поступающую от окружающего мира и реа­гировать на нее. Датой рождения фитопсихологии можно считать 2 февраля 1966 года, когда амери­канский исследователь Клив Бакстер подсоединил к листьям своего комнатного растения электроды детектора лжи. Детектор показывал положительную реакцию, когда цветок поливали, фиксировал тревогу, когда Бакстер захотел ткнуть растение спичкой. Даже просто мысль об ожоге вызвала ответ­ную реакцию на экране осциллографа. Дальнейшие эксперименты показали, что растения испытыва­ли стресс, когда под угрозой оказывалось другое растение или живое существо. Бакстер сделал вы­вод, что растения могут улавливать электромагнитные колебания и даже считывать и понимать мыс­ли человека.

Впрочем, большинство приверженцев академической науки весьма скептически отнеслись к вы­водам исследователя. Однако у Бакстера оказалось довольно много последователей в разных странах, проводивших аналогичные опыты. Так, сотрудники кафедры физиологии растений при Московской сельскохозяйственной академии им. К.А.Тимирязева в 70-х годах ХХ века не только успешно повто­рили опыты американского первооткрывателя, но и пошли еще дальше, установив, что растения кон­тактируют друг с другом и способны устанавливать связь с человеком. Английский учёный Антонио Хаксли, изучавший влияние музыки на растения, пришёл к выводу, что музыка имеет огромное зна­чение для улучшения роста и жизненного тонуса растений.

Если в науке ученые все еще спорят, обладают ли растения психикой, то для Платонова этот во­прос решается однозначно. Писатель не только вводит в произведения описание растительного мира, он наделяет растения различными человеческими чувствами. Лексико-семантическим способом вы­ражения фитопсихологии становится в первую очередь олицетворение (персонификация). Олицетво­рение — иносказательный образ, основанный на отождествлении явлений природы, растительного и животного мира с жизнью и деятельностью людей. С.А.Токарев определяет персонификацию (олице­творение) как «присущее мифологическому сознанию свойство перенесения на неодушевленные предметы и явления черт живых существ (антропоморфизм) или животных (зооморфизм), а также наделение животных качествами человека» [14; 252]. Вместе с тем, многие примеры олицетворения растительного мира у Платонова нельзя рассматривать лишь как стилистический прием, когда не­одушевленные предметы наделяются качествами одушевленных.

Все живое в мире Платонова терпит боль, страдает, испытывая муки существования. Растения так же, как и человек, испытывают грусть и тоску жизни: «Пахло умершей травой и сыростью обна­женных мест, отчего яснее чувствовалась общая грусть жизни и тоска тщетности» [7; 95]. В чувстве грусти для Платонова, как отмечает С.Семенова, «большой залог и обещание, грустно — значит, не­хорошо все происходит, не должно так быть» [15]. Тоска, возникающая как психическая реакция на утрату и потерю, приписывается растениям наравне с человеком: «Над всем Чевенгуром находилась беззащитная печаль — будто на дворе в доме отца, откуда недавно вынесли гроб с матерью, и по ней тоскуют, наравне с мальчиком-сиротой, заборы, лопухи и брошенные сени» [7; 419]. Писатель созда­ет контраст между живущей и чувствующей природой и мрачным и противоестественным существо­ванием героев повести. Создается ощущение, что лишь то, что на первый взгляд лишено жизни, спо­собно на истинные чувства, а человеческие чувства извращены.

Растительный мир является частью платоновского пейзажа, который, как отмечает В.Заманская, онтолочиген по сути. Платоновский пейзаж — «внешнее выражение той глубинной жизни экзистен­ции природы, которую как первичную субстанцию включает в свои произведения писатель» [16]. Это своего рода «панэкзистенциализм». Одушевленность растений — «инвариант платоновского мира; но одушевляет их Платонов именно для того, чтобы сообщить их существованию экзистенциальную тоску, безысходность и сиротство» [17].

В художественном мире Платонова происходит уподобление растения и человека в рождении и смерти. Тесная связь между растением и человеком проявляется в растворении мертвого тела в жи­вой природе, что и становится причиной возникновения новой субстанции. Платоновская идея пере­хода человека в другое «вещество существования» — растительную форму жизни — усматривается в разговоре двух крестьян, которые в смирении своем перед скорой смертью скромно мечтают о новой жизни в теле дерева: «...я, Елисей Саввич, под кленом дубравным у себя во дворе, под могучее дерево лягу... умру — пойдет моя кровь соком по стволу, высоко пойдет!» [14; 134].

Изображение растительного мира у Платонова связано с экзистенциальным восприятием дейст­вительности. Одним из главных утверждений экзистенциализма является предрасположенность всего живого к кризису, разрушению и смерти. Все в мире терпит крушение в силу конечности экзистен­ции: и человек, и животные, и растения заканчивают свое существование. Мотив смерти — один из основных мотивов в произведениях Платонова: «Синий лист дерева . уже пожелтел, он отжил, умер и возвращался в покой земли» [7; 494]. «Умерший, палый лист лежал рядом с головою Вощева. и теперь этому листу предстояло смирение в земле» [7; 86]. Смерть, обладающая вечной роковой вла­стью, подчиняет себе все живое, уравнивая страдания человека и растений. Не случайно у Платонова «умершие листья» падают на могилы похороненных людей, таким образом, в смерти уравнивается бытие человека и растения. Мы видим, что растения у Платонова не вянут, не сохнут, а умирают. Употребляя этот глагол, писатель подчеркивает, что растение живет такой же жизнью, что и человек, и, следовательно, имеет такое же право быть сохраненным. Однако герои Платонова живут трудно, их жизнь никто не бережет, и они точно так же не берегут жизнь растений: «Уже тысячи былинок, корешков и мелких почвенных приютов усердной твари он уничтожил навсегда и работал в теснинах тоскливой глины» [7; 96].

Мировоззрение Платонова складывалось в переломную эпоху, когда советский человек поку­шался не только на трансформацию мира социального, но и предполагал возможным кардинальное воздействие на мир природы. На фоне всеобщего созидания происходило разрушение сложившихся веками связей человека и природы. У Платонова человеческое существование немыслимо вне природы. Человек в мире Платонова — связующее звено между природой, обществом и Космосом. И эта связь должна быть естественной, жизнеутверждающей и созидательной.

Таким образом, художественный мир Платонова характеризуется единством в изображении растительного мира и человека, которые уподоблены по внешнему сходству, а также на эмоциональном и на бытийном уровнях. Растения у Платонова становятся не пассивным предметом описания, автор придает им статус субъектности, наделяя способностью проявлять человеческие чув­ства и переживания. 

Список литературы

1. 1      ЭпштейнМ. Язык бытия у Андрея Платонова // Вопросы литературы. — 2006. — № 2. — С. 146- 164.
2. 2      Малыгина Н.М. Художественный мир Андрея Платонова. — М.: Изд. МПУ, 1995. — 96с.
3. 3      Баршт К.А. Антропософия А.Платонова. Штайнеровский слой в романе «Котлован» // Начало века. — СПб.: Наука, 2000. — С. 154-190.
4. 4      Баршт К.А. Мотив телесности в прозе Андрея Платонова // Русская литература. — 2001. — № 3.- С. 53-70.
5. 5      Дужина Н.И. Андрей Платонов: Поход на Тайны // Литературное обозрение. — 1998. — № 2. — С. 51.
6. 6      ПлатоновА.П. Избранные произведения: Рассказы. Повести. — М.: Мысль, 1984. — 653 с.
7. 7      Токарев С.А. Олицетворение // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2-х т. / Гл. ред. С.А.Токарев. — М.: Сов. эн-цикл., 1980-1982.
8. 8      Заболоцкий Н. Избранные сочинения. — М.: Худ. лит., 1991. — С. 118.
9. 9      Рубцов Н.М. Избранное. — М.: Худож. лит., 1982. — 319 с.
10. 10   НекрасовН.А. Собр. соч.: В 4-х т. — Т. 1. — М.: Современник, 1990.— С. 129.
11. 11   Фет А.А. Сочинения: В 2-х т. — Т. 1. — М.: Худож. лит., 1982. — С. 137.
12. 12   Есенин С.А. Собрание сочинений: В 6-ти т. — Т. 4. — М.: Худож. лит., 1978. — С. 47.
13. 13   Гаршин В.М. Избранное. — М.: Правда, 1985. — С. 113.
14. 14   Платонов А.П. Ювенильное море. Повести, роман. — Уфа: Башкир. книж. изд-во, 1990. — 560 с.
15. 15   Семёнова С.Г. Преодоление трагедии: «Вечные вопросы» в литературе. — М., 1989. — С. 331.
16. 16   Заманская В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий. — М.:Флинта; Наука, 2002. — С. 204.
17. 17   Левин Ю.И. От синтаксиса к смыслу и далее («Котлован» А.Платонова) // Избранные труды: Поэтика. Семиотика. — М.: Языки русской культуры, 1998. — С. 417.