Другие статьи

Цель нашей работы - изучение аминокислотного и минерального состава травы чертополоха поникшего
2010

Слово «этика» произошло от греческого «ethos», что в переводе означает обычай, нрав. Нравы и обычаи наших предков и составляли их нравственность, общепринятые нормы поведения.
2010

Артериальная гипертензия (АГ) является важнейшей медико-социальной проблемой. У 30% взрослого населения развитых стран мира определяется повышенный уровень артериального давления (АД) и у 12-15 % - наблюдается стойкая артериальная гипертензия
2010

Целью нашего исследования явилось определение эффективности применения препарата «Гинолакт» для лечения ВД у беременных.
2010

Целью нашего исследования явилось изучение эффективности и безопасности препарата лазолван 30мг у амбулаторных больных с ХОБЛ.
2010

Деформирующий остеоартроз (ДОА) в настоящее время является наиболее распространенным дегенеративно-дистрофическим заболеванием суставов, которым страдают не менее 20% населения земного шара.
2010

Целью работы явилась оценка анальгетической эффективности препарата Кетанов (кеторолак трометамин), у хирургических больных в послеоперационном периоде и возможности уменьшения использования наркотических анальгетиков.
2010

Для более объективного подтверждения мембранно-стабилизирующего влияния карбамезапина и ламиктала нами оценивались перекисная и механическая стойкости эритроцитов у больных эпилепсией
2010

Нами было проведено клинико-нейропсихологическое обследование 250 больных с ХИСФ (работающих в фосфорном производстве Каратау-Жамбылской биогеохимической провинции)
2010


C использованием разработанных алгоритмов и моделей был произведен анализ ситуации в системе здравоохранения биогеохимической провинции. Рассчитаны интегрированные показатели здоровья
2010

Специфические особенности Каратау-Жамбылской биогеохимической провинции связаны с производством фосфорных минеральных удобрений.
2010

О происхождении Андроновской культурно-исторической общности

За последние десятилетия, благодаря масштабности научно-поисковых и стационарных работ, материальная культура андроновских племен исследована достаточно полно. Одна за другой выдви­гались гипотезы о происхождении и этнической принадлежности андроновского населения, относи­тельной и абсолютной хронологии андроновских памятников. Постепенно острота дискуссионного накала стала спадать, так как накопление нового материала, расширив наши представления об «андроне», поставленных проблем, в принципе, не решило, но в то же время избавило от излишнего мно­гообразия не подтвердившихся практикой научных гипотез.

Одной из ключевых проблем андроноведения является вопрос генезиса андроновской культур­но-исторической общности (АКИО). В настоящее время известен целый спектр противоречащих друг другу автохтонных и миграционных гипотез о происхождении этого историко-культурного феноме­на.

Так, Г.Б.Зданович считает, что в основе образования андроновских культур, связанных в после­довательную генетическую цепочку, лежат памятники синташтинско-петровского блока, сформиро­вавшиеся на базе автохтонных зауральских древностей при интенсивном взаимодействии с западны­ми абашевскими и раннесрубными племенами, а также влиянием южных земледельческих культур [1; 139].

С точки зрения Т.М.Потемкиной, в сложении алакульской культуры лесостепного Притоболья определяющую роль сыграли местные энеолитические и раннебронзовые племена в условиях тесных контактов с населением абашевской, полтавкинской, раннесрубной и многоваликовой культур. В ка­честве исходной территории происхождения федоровской культуры рассматриваются районы лесно­го и лесостепного Зауралья [2; 341-342].

В свою очередь Е.Е.Кузьмина предполагает сложение федоровской культуры в Центральном и Восточном Казахстане на местной энеолитической базе, а формирование алакульской — на основе петровских комплексов, которые образовались благодаря взаимодействию автохтонных южноураль­ских энеолитических культур с носителями абашевских, полтавкинских и многоваликовых культур­ных традиций [3; 103, 4; 227-228].

Близкую по взглядам позицию на происхождение федоровской культуры занимает А.А.Ткачев, предполагающий становление федоровских памятников на базе канайских древностей Восточного Казахстана. В то же время выделяемый им нуртайский вариант раннеалакульской культуры Цен­трального Казахстана складывается на основе местного энеолитического и раннебронзового ком­плексов, при влиянии ямно-афанасьевского компонента. Причем синташтинско-петровско- потаповские древности и нуртайские памятники синхронизируются в рамках новокумакского хроно­логического горизонта [5; 17,34].

В отличие от предыдущих автохтонных теорий основой формирования культур степной бронзы, объединяемых исследователями в срубно-андроновскую историко-культурную область, И.Н.Хлопин считает выходцев с территории Юго-Восточного Прикаспия, проникших вдоль русла Узбоя в При- аралье, а затем и в степной пояс. Новое население, находясь на более высокой стадии социально­экономического развития, передало многочисленным местным энеолитическим племенам свои навы­ки скотоводства и земледелия [6; 222-223].

На миграционный характер андроновских популяций указывает С .А. Григорьев, видя в федоров­ском населении выходцев из Передней Азии, продвинувшихся через Иран и Среднюю Азию на тер­риторию Восточного Казахстана и Южной Сибири. Формирование алакульских племен предполага­ется в Приуралье на базе синташтинской, приуральской, абашевской и, отчасти, полтавкинской куль­тур. Причем синташтинские мигранты проникают в Южное Зауралье из Передней Азии через Кавказ, путем стремительного продвижения по лесостепному пограничью [7; 145, 247].

Можно констатировать, что многолетние поиски автохтонных андроновских корней на террито­рии, занимаемой АКИО, ощутимых результатов не принесли, с чем, в принципе, должны согласиться все исследователи андроновского культурно-исторического наследия. Конструирование предтечи «андрона», в основе которого лежит привлечение периферийных лесных и лесостепных зауральских культур энеолитического или раннебронзового облика, взаимодействующих с более развитыми куль­турами западных областей, объясняется отсутствием соответствующих памятников на территории АКИО, которые могли бы претендовать на роль генетически предшествующих, а также сформиро­вавшимся обликом самих андроновских культур. Возможно, свою роль играет традиционный «арий­ский имидж» андроновцев-завоевателей, неуклонно продвигающихся с севера на юг и соотносимых с иранизацией Средней Азии и проникновением в Северо-Западную Индию. Действительно, присутст­вие индоиранских племен в Северной Евразии надежно документируется иранскими и индоарийски­ми топонимами, а также индоиранскими включениями в финно-угорские языки [8; 52]. В то же время при детальной изученности Ригведы и Авесты даже незначительных финно-угорских языковых заим­ствований в них не зафиксировано [7; 156-157], что доказывает, скорее, стабильность южных мигра­ционных импульсов и, наоборот, ставит под вопрос противоположные, северные, облеченные в фор­му массового перемещения андроновских племен в южном направлении.

Становится очевидным, что и предположения об автохтонном генезисе культур АКИО в Вос­точном или Центральном Казахстане являются труднодоказуемыми гипотезами, так как долговре­менные исследования на этих территориях не смогли выявить хоть сколько-нибудь значительных групп памятников энеолита или ранней бронзы, претендующих на роль предандроновских древно­стей. Несколько развеянных стоянок и одиночных погребений более раннего времени, подстилающих мощнейший андроновский культурно-хронологический пласт, серьезно в этом плане рассматриваться не могут.

Так, если многочисленные андроновские древности сменяются во времени не менее многочис­ленными памятниками финальной бронзы, и прослеживается определенная преемственность в мате­риальной культуре, то становится очевидным, что формирование культур финальной бронзы проис­ходило на базе культур андроновского круга. Ничего подобного нельзя утверждать об автохтонном характере генетической платформы АКИО, не подтвержденной реальными фактами.

В вопросе генезиса АКИО одним из узловых моментов, безусловно, является отношение к про­исхождению синташтинской культуры, наиболее полно отвечающей представлениям об индоиран­ской принадлежности ее носителей (кони и боевые колесницы; разнообразный набор наступательно­го вооружения) и которая по ряду характерных признаков близка совокупным древностям андронов- ского круга (украшения, накосники, способ формовки посуды, мотивы орнамента и техника нанесе­ния и др.). Действительно, появление синташтинской культуры в Южном Зауралье, видимо, нужно связывать с первой крупной волной миграционного импульса. Синташтинское население импортиро­вало в лесостепь протогородские стандарты в архитектурной планировке и строительной технике, тактику колесничего боя. Ничего подобного в предшествующих зауральских культурах не наблюда­ется [7; 111,115]. Однако скоротечное целенаправленное перемещение синташтинских племен из об­ластей Передней Азии через Кавказ в Южное Зауралье выглядит слишком усложненным и трудно­осуществимым предприятием. Возможно, следует предположить, что миграция синташтинских пле­мен проходила поэтапно, через территорию Средней Азии, Южный, Центральный и Северный Казах­стан в лесостепи Южного Зауралья, ставших своего рода естественным накопительным барьером, последней северной природно-ландшафтной зоной, насыщенной значительными медьсодержащими ресурсами и отвечающей требованиям оседло-скотоводческого хозяйства. В пользу такого маршрута свидетельствуют, например, роговые дисковидные псалии с шипами, обнаруженные в элитном по­гребении Зардча-Халифа под Самаркандом, и в помещении храмового комплекса Джаркутан в Юж­ном Узбекистане, близкие потаповским и синташтинским образцам [9; 7-25, рис.1].

 

 

Показательно, что антропологические определения серии черепов из курганов синташтинского могильника Кривое Озеро в Южном Зауралье выявили ряд патологий, причинами возникновения ко­торых стало пребывание людей в новых местах обитания, с более суровым климатом, а также низкой активностью иммунной системы, вызванной белковым голоданием в детский период [10; 359-360]. Исходная территория уточняется благодаря установленному факту распространения на рубеже III-

II  тыс. до н.э. в степной зоне Южного Урала и Казахстана комолого скота, появление которого связа­но с импортом комолых форм из областей переднеазиатского очага производящего хозяйства [11; 181-182].

В дальнейшем синташтинская культура, изначально представляющая собой конгломерат куль­туроопределяющих признаков, а также примыкающие к ней петровские и нуртайские древности, трансформируются в памятники так называемого «синкретического» типа, впоследствии разделяю­щиеся на алакульскую и федоровскую культуру, собственно и составляющих андроновскую культур­но-историческую общность.

К андроновским памятникам со смешанным алакульско-федоровским типом керамики в Южном Казахстане и Семиречье относятся таутаринские и семиреченские, в Центральном Казахстане — ряд близких им комплексов типа могильника Айшрак, в Северном Казахстане — амангельдинские и бишкульские, на Южном Урале — кожумбердинские. Они, собственно, и являются свидетельством
первоначального андроновского культурного единства. В результате отложения от основного масси­ва значительных родо-племенных групп, осваивавших в большей мере восточные и западные регио­ны, появились самостоятельные андроновские образования, известные в археологической номенкла­туре как федоровская и алакульская культуры [12; 26]. 

 

Рис. 2. 1,2,3,4 — «солярные» бляшки (Былкылдак I, Алексеевский, Бозенген, Шопат); 5,6,7,8,10,11- печати (Алтын-Депе, Гонур), 9 — крестовидная подвеска (Раскатиха); 12,13,14,15 — андроновские сосуды со свастическим орнаментом (Зевакино, Дуванское XYII, Новый Кумак, Икпень I)

Анализ стратиграфических колонок многочисленных поселений эпохи бронзы Центрального и Северного Казахстана, предпринятый А.А.Ткачевым, привел к однозначному выводу о совместном залегании алакульской и федоровской керамики в едином культурно-хронологическом слое, причем на керамическом материале, в большей или меньшей степени, отмечаются черты, характерные для обеих культур [13; 158-166]. Аналогичная стратиграфическая ситуация отмечается О.Н.Корочковой и В .И. Стефановым на андроновских поселениях Южного Урала. По мнению исследователей, смешан­ный облик посуды фиксирует процесс интенсивного взаимодействия носителей федоровских и ала- кульских культурных традиций [14; 76-77]. С нашей точки зрения, «синкретическая» керамика отра­жает не взаимодействие, а факт изначального единства населения андроновской этнокультурной общности. Появление самостоятельных культур (алакульской и федоровской) является признаком ее распада. Подобное разделение некогда единой этнокультурной общности на два родственных образо­вания достаточно хорошо известно по этнографическим и историко-лингвистическим данным. Ярким примером является распад индоиранской культурно-языковой общности на исторически известных древних иранцев и индоариев.

Видимо, в любой крупной и относительно аморфной культурно-языковой общности естествен­ный процесс развития связан с устойчивыми центробежными тенденциями, ведущими к неизбежному распаду, если только не вступают в действие мощные факторы внутреннего или внешнего порядка, вызывающие центростремительную реакцию, завершающуюся консолидацией в той или иной форме на качественно ином уровне.

Попробуем рассмотреть вопросы андроновского культурогенеза, в основе которого предположи­тельно лежат культуры оседло-земледельческих цивилизаций древневосточного типа.

В эпоху энеолита южную кромку предгорной полосы Средней Азии занимали оседло­земледельческие оазисы, вытянувшиеся узкой полосой с запада на восток. Производящее хозяйство базировалось на поливном земледелии с использованием разветвленной гидросистемы стекающих с гор ручьев и мелких речек. Начавшийся в последних веках III тыс. до н.э. ксеротермический период вызвал жесточайшую засуху [15; 406], спровоцировавшую приток новой волны населения из более засушливых областей, предположительно Северной Месопотамии в Южную Туркмению, южную часть Узбекистана и, частично, Южный Таджикистан, где мигранты смешивались с местными общи­нами. В археологическом плане этот процесс зафиксирован в материалах Гонур-депе, верхних слоях Алтын-депе, Намазга-депе (Вышка) в Южной Туркмении и в памятниках типа Сапалли и Джаркутана в Южном Узбекистане, объединяемых в Бактрийско-Маргианский археологический комплекс (БМАК). Переселенцы владели более совершенными навыками ирригационного земледелия, строи­тельной техники, металлообработки и, как представляется, являлись носителями «иранского язычест­ва», распространившими протозороастрийскую идеологию на территорию Средней Азии [16; 10-11].

Установившийся сухой и жаркий климат создавал существенные трудности для населения осед­ло-земледельческих оазисов: исчезали водные источники, пересыхали разветвленные рукава в дель­тах рек, изменялись и сами русла магистральных водных артерий. Веками стабильно развивавшиеся земледельческие центры начинают приходить в упадок и местами забрасываются навсегда. По образ­ному выражению И.Н.Хлопина, «люди делали героические усилия для продления жизни на умираю­щих поселениях, но ничего не помогало, и они вынуждены были покинуть эти проклятые богами места» [16; 222].

Вынужденные миграции происходили в разных направлениях, иначе трудно объяснить опреде­ленное сходство материальной культуры, отмечаемое у населения, проживавшего на достаточно уда­ленных друг от друга территориях, но, очевидно, одним из основных миграционных направлений стал восточный сектор. Исходные векторы миграционных перемещений из областей Передней Азии также убедительно указывают на этот регион как на искомую прародину индоевропейцев.

Массы людей начинают перемещаться в поисках мест, пригодных для ведения традиционного земледельческого хозяйства. У значительной части населения происходит вынужденная переориен­тация с оседло-земледельческого на преимущественно оседло-скотоводческий тип хозяйственной деятельности в форме пастушеского скотоводства, более адаптированного к условиям изменившейся природно-климатической среды ксеротермического периода.

Родственное население, мигрировавшее с запада в Среднюю Азию, очевидно, уже состояло из родоплеменных общин как со сложившейся скотоводческой, так и традиционной земледельческой культурой, где, однако, процесс переориентации части земледельческого населения на скотоводче­ский тип хозяйственной деятельности протекал еще достаточно бурно, значительно увеличивая об­щую численность пастушеских племен.

Эта тенденция особенно заметна на территории Бактрии, о чем красноречиво свидетельствует появление некрополей, оставленных уже скотоводческим населением, материальная культура кото­рого несет черты симбиоза оседло-земледельческих традиций и скотоводческих признаков, прояв­ляющихся, в частности, в виде сочетания в погребениях станковой и лепной керамики.

С переходом к альтернативному способу хозяйствования у населения появляются реальные возможности для устойчивого экономического развития, в основе которого лежало хозяйственное освоение горных плато, степных и полупустынных территорий, пригодных для ведения экстенсивной скотоводческой деятельности.

Происходившая смена земледельческого хозяйственного уклада на скотоводческий сопровожда­лась значительной культурной трансформацией, выразившейся в сдвигах в области идеологии, изме­нении материальной культуры и соответствующей символики. Менялся сам образ жизни, а следова­тельно, направления хозяйственных и культурных связей [17; 115].

 

 

Иными словами, в появлении скотоводческих культур отразился процесс адаптации хозяйствен­но-экономических механизмов оседлых земледельцев к условиям кардинально изменившихся при­родно-климатических факторов. Смена хозяйственного уклада сопровождалась переориентацией экономики на преимущественно скотоводческое направление хозяйственной деятельности.

Как уже отмечалось, смена хозяйственного уклада может существенно изменять визуально фик­сируемый облик материальной культуры. В этом случае перед нами предстает совершенно иная культура, казалась бы, никак не связанная с предыдущей. Однако даже в трансформированном виде молодая, динамично развивающаяся культура скотоводческих племен, должна иметь определенные аналогии с предшествующей материальной и духовной культурой населения оседло-земледельческой ойкумены, являющейся базовым этнокультурным ядром, генерирующим культуроопределяющие им­перативы на протяжении целой эпохи.

Рассмотрим наиболее характерные черты оседло-земледельческих культур Средней Азии в сравнительной шкале андроновских культуроопределяющих признаков с учетом пространственно­временных изменений.

Достаточно показательным в этом плане является орнамент, несмотря на сравнительно долго­временный отход от практики нанесения рисунка на поверхность сосудов, отмечаемый у населения БМАК и среднеазиатских скотоводческих культур. Отказ от орнаментации посуды, очевидно, не при­вел к утрате самого орнамента, который мог переместиться с керамики на органические материалы (дерево, ткани) и, таким образом, сохраняться и совершенствоваться в дальнейшем. Косвенно об этом могут свидетельствовать разнообразные и многочисленные изображения крестовидного орнамента на энеолитической посуде и широкое распространение крестовидной конфигурации в сфрагистике более позднего периода. Для нас данное обстоятельство имеет важное значение потому, что геометриче­ский орнамент расписной энеолитической посуды оседло-земледельческих оазисов Средней Азии, генетически связанных с древневосточными цивилизациями, находит близкие аналогии с андронов- скими элементами орнамента. Это прежде всего фестоны, ромбы, многоступенчатые пирамидки, шевроны, треугольники, крестообразные фигуры. Показательны случаи находок сосудов с крашеным геометрическим орнаментом в андроновских памятниках Северного Казахстана, например, в могиль­нике Перелески, определенно указывающих на среднеазиатские реминисценции в керамическом комплексе [18; 191, 19; 109, рис.8-4].

 

К оседло-земледельческим следует также отнести и характерные традиции в строительной тех­нике, особенно заметные при сооружении укрепленных поселений и в конструктивных особенностях погребальных камер с ложносводчатым перекрытием, зафиксированных в синташтинских, петров­ских и федоровских могильниках [20; 59-60].

Строительные навыки свидетельствуют о глубоких оседло-земледельческих корнях, где данное мастерство совершенствовалось на протяжении тысячелетий и сохранилось в качестве наследственного опыта: это и элементарные знания геометрии, подбор и первичная обработка камня (глины), способы связки и выведения стенок, соответствующих строительному замыслу. В период раннего железного века строительные навыки в степной зоне большей частью утрачиваются: погребальные сооружения возводятся менее профессионально, но в то же время становятся более монументальными.

Не менее показателен погребальный инвентарь, и в первую очередь каменные бусы, повсеместно представленные в захоронениях энеолита и бронзы оседло-земледельческих культур Средней Азии. Они изготовлялись мастерами из бирюзы, сердолика, агата, лазурита. Каменные бусы в значительном количестве присутствуют и в некрополях, оставленных среднеазиатскими скотоводческими племена­ми, например, в Раннем Тулхарском могильнике, расположенном в Южном Таджикистане [21, табл. ХХ, ХХI].

Как показала археологическая практика, бусы, изготовленные из аналогичных пород камня, при­сутствуют и в погребениях, оставленных населением степной бронзы, причем имеют достаточно ши­рокую географию распространения. Они зафиксированы и в материалах Синташтинского комплекса (СМ) в Южном Зауралье. Например, в погребении 37 обнаружено 57 экземпляров каменных бусин [22; 224]. Устойчивы находки единичных бирюзовых бус в петровских захоронениях Северного Ка­захстана [1; 63]. В андроновских памятниках северной полосы каменные бусы отмечены в могильни­ках Ушкатта, Киимбай, Урал-сай, Аксайман, Верхняя Алабуга, Алакуль, Боровое [3; 238, 2; 196-197, 23; 271, 24, рис. 9-11].

В Центральном Казахстане каменные бусы найдены в таких некрополях, как Айшрак, Ташик, Нуртай, Бозенген, Аяпберген, Тегисжол [25; 97, 26; 177, 211, 13; 183, 222, 27; 116]. Не исключено, что количественное соотношение украшений в виде каменных бус прямо пропорционально степени ограбленности андроновских погребений. Например, при исследовании федоровского могильника Темир-Канка в Восточном Казахстане обнаружено захоронение женщины (курган-ограда 85), которая была украшена ожерельем, состоявшим из 73 бирюзовых бусин [28; 50].

Вероятно, происхождение бус на степной территории следует рассматривать не только в качест­ве абсолютного импорта, обусловленного эпизодическими контактами скотоводов и земледельцев, но и в плане непосредственного перемещения самих изготовителей. Можно предположить, что часть каменных бус имеет местное происхождение и изготовлялась андроновскими умельцами, сохранив­шими определенные навыки. На это указывают находки в могильнике Бозенген четырех подквадрат- ных бусин из змеевика с центральными отверстиями и двусторонними пропилами [26; 247], предпо­лагающими незавершенность работы мастера над данными изделиями, которые имеют, как правило, округлые или цилиндрические формы. Тем более, что месторождения поделочного камня в Казахста­не не редкость. Данный вывод подтверждается находками каменных бус в синташтинском Большекараганском могильнике Южного Зауралья, где они изготовлены из серпентинита — широко распро­страненного местного минерала [29; 145].

К числу артефактов, характеризующих среднеазиатский ареал, относятся бронзовые и серебря­ные булавки с биспиральными (рис.1-7), коническими или фигурными навершиями [16; 59]. В анд- роновских памятниках одна из таких булавок с биспиральным навершием зафиксирована в Петро­павловском могильнике [23; 261, рис. 30-1] в Приишимье (рис. 1-8), другая найдена в могильнике Балыкты в Центральном Казахстане [13; 22, рис. 136-36]. Но в данном случае обращают на себя вни­мание нередко встречающиеся в алакульских погребениях так называемые бронзовые очковидные подвески, которые обычно в таком ракурсе и рассматриваются — спиралями вниз. Однако в перевер­нутом виде это верхняя часть булавки (рис. 1-10), тем более, что на некоторых из них сохранились скрепляющие, очевидно, со стержнем, обоймочки (рис. 1-9), аналогичные по конструкции петропав­ловской булавке. Соединяющие части могли также изготовляться из дерева или кости. В андронов- ских памятниках зафиксированы и проколки, приостренные с одного или обоих концов, более всего подходящие для выполнения функции булавочных стержней. Это подтверждается находкой бронзо­вой с позолотой проколки в могильнике Актобе II, предполагающей использование этой категории изделий в большей мере как украшения, чем в исключительно утилитарных целях [13; 181]. Показа­тельна также каменная форма для отливки булавки с крестовидным навершием, которая была обна­ружена на Алексеевском поселении в Костанайской области [30; 170, рис. 6-8]. Булавки могли при­меняться в качестве скрепляющего устройства, фиксирующего головной убор, волосы или накидку из ткани.

В женском алакульском костюме заметное место отводилось так называемым «солярным» бляшкам, которые, как предполагается, имитируют рисунок на каменных и бронзовых печатях зем­ледельцев Бактрии и Маргианы [3; 238]. На округлых бляшках, изготовлявшихся методом штамповки или чеканки по холодному металлу, сохранились изображения многолучевой звезды, крестов, сва­стики, зигзагов (рис. 2-1,2,3,4), что может предполагать и наличие соответствующих штампов- печатей. Интересно, что, например, в некрополе Гонура, где было исследовано более 3000 захороне­ний, печати сопровождали только женские погребения [16; 295].

Довольно часто на среднеазиатских печатях изображалась хищная птица в геральдической позе, где голова развернута в профиль, обычно влево, крылья расставлены в стороны и четко обозначен прямой хвост. Нередко по обе стороны от птицы отмечаются две извивающиеся змеи. Такое тради­ционное расположение птицы на печати дает в плане подчеркнуто крестообразную фигуру, широко распространенную на бронзовых, глиняных и каменных печатях этого региона (рис. 2­5,6,7,8,9,10,11).

Основные черты образа этой хищной птицы схематично воплощены в алакульских крестовид­ных подвесках (рис. 2-9). Три из четырех концов подвески обычно завершаются тремя округлыми выпуклостями, в свою очередь также расположены крестообразно и символизируют два распростер­тых крыла и прямой хвост. Четвертое верхнее окончание подвески имеет отверстие для подвешива­ния, стилизированное под загнутый клюв птицы. Видимо и семантика крестообразных фигур на ок­руглых бляшках соответствовала этому образу, а зигзагообразных линий — извивающимся змеям (рис. 2-4).

Подтверждающим аргументом в пользу данной интерпретации является найденный в могильни­ке Бозинген бронзовый вислообушный топор [26; 209], на обухе которого выпуклостями обозначены два округлых глаза, подчеркнутых по окружности насечками, в результате чего топор в целом вос­производит голову хищной птицы (рис. 3-I), что можно распространить и на другие аналогичные из­делия, где обух — голова птицы, а лезвие — хищный клюв. Например, в Синташтинском могильнике (СМ), птицевидная форма бронзовых топоров подчеркивается подпрямоугольным гребнем, располо­женным на обухе [22; 195, рис. 100-8,9]. Симптоматично и название такого родственного боевому топору оружия, как клевец, что происходит от «клюв», «клевать».

Образ хищной птицы может лежать и в основе свастики, изображения которой встречаются как на печатях, так и на андроновских «солярных» бляшках и керамике, где она в большинстве случаев трансформируется в меандрово-свастический орнамент (рис. 2-12,14,15). Показательно, что на горо­дище Сапалли-Тепе отмечены находки уплощенно-цилиндрических бусин с изображением свастики, напоминающей по форме изображение орла [31; 95-96]. В более поздние периоды известны изделия с признаками свастики в виде голов птиц, змей, грифонов, лошадей.

Хищные птицы и змеи у индоиранцев никогда не ассоцировались с божествами солнечного све­та, следовательно, и так называемые «солярные бляшки» с изображением крестов, зигзагообразных линий не могли олицетворять собой дневное светило. Поэтому и к свастическим изображениям, ап­риори зачисляемым исследователями в разряд солярных символов, нужно подходить очень диффе­ренцированно, так как их интерпретация непосредственно связана с ситуационным контекстом.

Интереснейшей находкой является обнаруженный в могильнике Бозенген бронзовый дисковид­ный предмет, условно названный печатью-клеймом [26; 246]. С одной стороны округлой плоскости он имеет втулку с частично сохранившейся деревянной рукоятью, с другой, противолежащей, — ци­линдрическое углубление, оканчивающееся рисунком в виде паркетно-свастического орнамента (рис.3-2), отмечаемого на среднеазиатских печатях (рис.3-3) и днищах андроновских сосудов (рис.3­4,5,6,7). С нашей точки зрения, этот предмет является навершием жезла, аналогичного по своим са­кральным функциям навершиям каменных и бронзовых булав, посохов, имеющих распространение как в памятниках БМАК, так и на территории АКИО, закономерно подчеркивающих социальную значимость своих владельцев.

В настоящее время паркетно-свастический орнамент, широко распространенный в эпоху бронзы, интерпретируется как схематичное изображение четырех лошадей, расположенных головами друг к другу и символизирующих вечное круговое движение колесничной запряжки. Аналогичную семан­тическую нагрузку выполнял и орнамент в виде «двойной» свастики, отмечаемый как на днищах, так и, в усеченном виде, на плечиках андроновских сосудов [32; 279-280, рис.2].

Характерной особенностью оседло-земледельческих оазисов Средней Азии в эпоху бронзы яв­ляются находки уплощенных глиняных статуэток в виде стоящей женской фигуры, которая, по мне­нию исследователей, олицетворяет собой местное божество плодородия. Голову фигурок на длинной шее, как правило, венчает головной убор в виде расширяющегося вверх усеченного конуса или при- остренной шапочки. На лице ромбовидно-округлыми налепами передавались прикрытые веки с гори­зонтально прочерченными прорезями глаз; высоким защипом — резко профилированный «птичий» нос, что подтверждается отсутствием изображения рта у всех экземпляров. Лицо часто обрамлено двумя извивающимися косами — змеями, нисподающими на грудь, на спине отмечается широкая налепная коса. На особенно тщательно изготовленных статуэтках по обе стороны головы отчетливо видны небольшие головки змей [33; 84, 16; 48-49]. Схематично сформованные руки фигурок гори­зонтально расставлены в стороны, имитируя крылья птицы. Довольно тонкая талия переходит в отно­сительно широкие бедра, оформленные в виде вытянутого вершиной вниз треугольника (рис.1-1,2,3).

Несложно заметить, что в основе семантики терракотовых женских статуэток и печатей с изо­бражением хищной птицы лежит один и тот же зоо-антропоморфный образ Великой крылатой боги­ни, обрамленной двумя извивающимися змеями, широко известный и в других цивилизациях древне­го мира.

Возможно, именно эта форма статуэток легла в основу антропоморфной конструкции ножей так называемого срубно-андроновского типа с намечающимся перекрестием, перехватом и пламевидным обоюдоострым лезвием, где клинок совпадает с понятием о ногах и бедрах, перехват — с талией, на­мечающееся перекрестие — с расставленными в стороны руками-крыльями, прямоугольный или приостренный на конце ромбовидной пятки черешок — с лицевой частью. Антропоморфная форма ножа, видимо, олицетворяла само изображение крылатой богини (рис.1-4,5). Не случайно, например, рукоять одного из кинжалов, найденного в некрополе Гонура, была отлита в виде пары рельефных, переплетенных между собой змей [16; 54, рис.20].

Вообще, зооморфное оформление навершия рукоятей и перекрестия у ножей и кинжалов — яв­ление широко распространенное и зафиксировано во многих культурах эпохи бронзы и раннего же­лезного века.

Среди терракотовых изделий на среднеазиатских поселениях отмечаются находки моделей ко­лес, повозок, головок верблюдов. Известна модель четырехколесной повозки с головой верблюда (рис.4-1), которая изображает повозку, запряженную верблюдом (рис.4-2). Предполагается, что в массивные бортовые повозки могла запрягаться даже пара верблюдов. Эти материалы свидетельст­вуют о широком использовании земледельцами колесного транспорта, по крайней мере, с середины III тыс. до н.э. [33; 88,120].

В наскальных рисунках Казахстана образ верблюда представлен достаточно широко в петрогли­фах Каратау, Бетпакдалы, Семиречья, в том числе и верблюда, запряженного в повозку (рис.4-3,4), например, в петроглифах Ешкиольмеса [34, 28, табл.Ш-9] и Байконура [35, 40, рис.8-5.1].

Эти изображения датируются эпохой бронзы, первой половиной — серединой II тыс. до н.э., пе­риодом расцвета андроновских культурных традиций. Хронологический приоритет среднеазиатских терракот убедительно свидетельствует о перемещении в сравнительно более поздний период значи­тельных групп индоиранского населения с юга на север, что связано со сменой хозяйственного укла­да, переориентированного с деградирующего земледелия на прогрессирующую скотоводческую дея­тельность.

Прежде такое, утверждение вступило бы в противоречие с остеологическими материалами из-за отсутствия костей лошади на оседло-земледельческих поселениях, так как одним из основных атри­бутирующих признаков индоиранцев является тесная связь с лошадью и колесницей.

В настоящее время кости домашней лошади встречены в Маргиане на поселениях Келлели и Таип-I в слоях, датируемых началом II тыс. до н.э. [36; 116,117]. Знакомство древнеземледельческого населения БМАК с домашней лошадью и колесницей, по крайней мере, на рубеже III-II тыс. до н.э., документируется целым набором разноплановых находок — это навершия скипетров, печати, амуле­ты с изображением лошади, терракотовые модели колес и одноосных колесниц, что дополняется за­хоронениями целых костяков лошадей и повозок с дисковидными колесами, отмеченных в некрополе Гонура [16; 41, 37; 160-162].

Наскальные рисунки с изображением колесниц, запряженных лошадьми в Саймалы-Таше, Каратау, Семиречье (рис.4-5,6), а также захоронения лошадей, символизирующих колесничную запряжку, зафиксированные в Центральном (Нуртай, Аяпберген, Ащису) и Северном (Берлик, Кенес, Бестамак) Казахстане (рис. 4-7,8), выступают своего рода реперами, маркирующими направление миграционного процесса скотоводческих племен, продвигающихся через Среднюю Азию в Казахстанские степи.

Антропологический аспект, предполагающий отличие основных краниологических характери­стик среднеазиатского и андроновского населения, не противоречит имеющимся материалам, одно­значно свидетельствующим о том, что андроновские племена не были едиными в антропологическом отношении. Андроновские популяции являлись носителями двух разных вариантов большей евро­пеоидной расы — средиземноморского, долихокранного и палеоевропеоидного, мезокранного, выде­ляемого в специфический андроновский тип, который местами мог и преобладать. В то же время, по палеоантропологическим данным, не более трети всех изученных черепов эпохи бронзы Казахстана обладают чертами «классического» андроновского типа [39; 89,90,93, 40; 20]. Близкая ситуация про­сматривается и на территории Южной Сибири. Например, самая многочисленная краниологическая серия, происходящая из федоровского могильника Фирсово-XIV в Верхнем Приобье представлена двумя выраженноевропеоидными антропологическими типами — средиземноморским, долихокран- ным и протоевропеоидным, мезокранным (андроновским), причем у мужчин примерно в равных до­лях [41; 174-175].

В эпоху энеолита южные области Средней Азии занимало население средиземноморского доли- хокранного антропологического типа, генетически связанного с Ираном и Передней Азией. В конце

III  тыс. до н.э. приток новой волны переселенцев с территории переднеазиатского региона, предопре­делил образование Бактрийского-Маргианского археологического комплекса. Исследованная палео­антропологическая коллекция некрополя Гонура, относящегося к БМАК, наряду с долихокранным средиземноморским типом содержала довольно представительную серию мезо- и брахикранных че­репов, что свидетельствует о нескольких антропологических типах, составляющих население БМАК, сочетающихся в единой этнокультурной среде [42; 111-112]. В целом население Гонура представляло собой европеоидов, тяготеющих по своим краниологическим показателям к южному средиземномор­скому типу и к степным андроновским популяциям [38; 303-304].

В некрополях скотоводческих племен Средней Азии мозаичность антропологического фактора также нашла свое отражение, например, в серии черепов Раннего Тулхарского могильника, позво­лившая отнести их к протоевропеоидному типу населения степной полосы Евразии и к южному протосредиземноморскому типу [43; 182].

Специфика природно-ландшафтных зон южной полосы Средней Азии состоит в довольно огра­ниченных возможностях для широкого развития экстенсивных форм оседло-скотоводческого хозяй­ства. Рост численности населения и увеличения поголовья скота вынуждают пастушеские племена проникать в глубинные районы, осваивая в хозяйственных целях все новые и новые территории.

Думается, значительная часть скотоводов в конце III тыс. до н.э., продвигаясь в северном на­правлении через южные области Узбекистана, Таджикистана и Фергану, достигла пределов Южного Казахстана. Именно в границах этого северного «коридора» обнаруживается наибольшая концентра­ция памятников, оставленных пастушескими племенами [3, карта III], а в наскальном искусстве Саймалы-Таша (Фергана), Южного Казахстана и Семиречья отмечается заметное влияние передовых ци­вилизаций Переднего Востока и Средней Азии [34; 65].

Данное предположение подтверждается и находками станковой керамики БМАК в Хорезме и Казахстане [38; 277]. Особенно показательна в этом плане керамическая коллекция поселения Пав­ловка (Акмолинская область), где наряду с андроновской посудой в значительном количестве при­сутствует древнеземледельческая среднеазиатская станковая керамика (12 %), причем нередко в от­носительно целых формах (21 %). Отмечены и случаи подражания среднеазиатским образцам. Древ­неземледельческая керамика представлена крупными горшковидными сосудами с подкосом у дна, глубокими чашами и вазами на полых ножках [44; 155-157, рис. 7].

Миграционные тенденции скотоводческого населения, заинтересованного в стабильном эконо­мическом развитии, вполне закономерны. С позиции хозяйственного освоения обширные степные и лесостепные пространства, изобилующие естественными пастбищными угодьями и необходимыми водными ресурсами, создавали исключительно благоприятные условия для хозяйственной деятельно­сти скотоводческого типа, в отличие от пустынь и высокогорий Средней Азии. Бесспорным подтвер­ждением данного вывода служит появление в эпоху ранних кочевников ярких и многочисленных скотоводческих культур скифо-сакского облика, сменивших позднебронзовые древности в степном поясе Евразии. Огромное значение имели и богатые медно-рудные месторождения Центрального Ка­захстана, Южного Урала и Саяно-Алтайского нагорья.

Результаты последних исследований, опирающиеся в первую очередь на материалы могильника Ащису, расположенного в Центральном Казахстане, возможно, позволяют существенным образом скорректировать предложенную гипотезу. Прежде всего это связано с находкой уникального медного тонкостенного сосуда на кольцевом поддоне, сырьем для изготовления которого послужила самород­ная медь Жезказганского куста рудопроявлений. Он изготовлен в подражание керамическим образ­цам раннеандроновской посуды и предположительно был отлит по восковой модели, на что указыва­ет отсутствие швов и заклепок на тулове. В настоящее время это единственная находка подобного рода в Степной Евразии, свидетельствующая о высоких технологиях литья меди и бронзы, которыми владели местные мастера в эпоху бронзы. Ближайшие аналогии, в плане технологических приемов, отмечаются в Бактрии и Маргиане, особенно в «царских» погребениях Северного Гонура в Восточ­ном Туркменистане [37; 171]. В свете новых данных не исключено, что одним из регионов передне­азиатского миграционного импульса стали не только области Средней Азии, но и юго-западные рай­оны Центрального и северные Южного Казахстана, соответствующие нынешней полупустыне Бет- пакдала, охватывающие бассейны таких рек, как Сарысу и Шу. В этом случае, видимо, в этих местах следует ожидать открытие крупных центров, ориентированных на горно-металлургическое и метал­лообрабатывающее производство, дополненное скотоводческой деятельностью, материальная куль­тура которых будет соответствовать протоандроновскому облику.

Показательно, что, по свидетельствам средневековых авторов, в этой местности отмечаются го­рода, крепости и поселения с развитыми ремеслами, торговлей, ирригационным земледелием и ско­товодством. Например, в долине реки Сарысу современными исследователями было зафиксировано более десятка руинированных объектов поселенческого типа, таких как Кент коныр, Жер корган, Жаман кала, Талды кент, Караагач и другие [45; 17,25,26].

Таким образом, наступивший в конце III тыс. до н.э. ксеротермический период вызвал острый экономический кризис оседло-земледельческих цивилизаций древневосточного типа Передней и от­части Средней Азии, который в то же время дал мощный импульс скотоводческому направлению хо­зяйственной деятельности, приведший в итоге к подлинному расцвету степных скотоводческих куль­тур и в первую очередь многочисленных андроновских племен Казахстана, Южного Урала и Запад­ной Сибири. Скорее всего, в этой плоскости следует рассматривать и генезис племен срубной куль­турно-исторической общности.

 

Список литературы

  1. Зданович Г.Б. Бронзовый век Урало-Казахстанских степей. — Свердловск: Уральский ун-т, 1988. — 184 с.

  2. Потемкина Т.М. Бронзовый век лесостепного Притоболья. — М.: Наука, 1985. — 375 с.

  3. КузьминаЕ.Е. Откуда пришли индоарии? — М.: Российский ин-т культурологии РАН, 1994. — 464 с.

  4. Кузьмина Е.Е. Первая волна миграции индоиранцев на юг // ВДИ. — 2004. — № 4. — С. 3-20.

  5. Ткачев А.А. Бронзовый век Центрального Казахстана: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. — М.: Ин-т археологии РАН, 2003. — 50 с.

  6. Хлопин И.Н. Исторические закономерности сложения степных культур Средней Азии // Взаимодействие кочевых куль­тур и древних цивилизаций. — Алма-Ата: Наука, 1989. — С. 217-224.

  7. Григорьев С.А. Древние индоевропейцы. Опыт исторической реконструкции. — Челябинск: УРО РАН, 1999. — 444 с.

  8. Смирнов К.Ф., Кузьмина Е.Е. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических открытий. — М.: Наука, 1977. — 82 с.

  9. Аванесова Н.А. О культурной атрибуции колесного транспорта доисторической Бактрии (по материалам сапаллинской культуры) // История Узбекистана в археологических и письменных источниках. — Ташкент: Фан, 2005. — С. 7-25.

  10. Рыкушина Г.В. Антропологическая характеристика населения эпохи бронзы Южного Урала по материалам могильника Кривое Озеро. Приложение 7 // Виноградов Н.Б. Могильник бронзового века Кривое Озеро в Южном Зауралье. — Че­лябинск: Южно-Уральское книжное изд-во, 2003. — С. 345-360.

  11. Гайдученко Л.Л. Некоторые биологические характеристики животных и жертвенных комплексов кургана 25 Большека- раганского могильника // Аркаим: некрополь (по материалам 25 Большекараганского могильника). Кн.! — Челябинск: Южно-Уральское книжное изд-во, 2002. — С. 173-189.

  12. Кукушкин И.А. Андроновские памятники «синкретического» типа в шкале относительной и абсолютной хронологии //Археологические исследования в Казахстане. Тр. науч.-практ. конф. «Маргулановские чтения-14». — Шымкент- Алматы: Ин-т археологии им. А.Х.Маргулана, 2002. — С. 26-30.

  13. Ткачев А.А. Центральный Казахстан в эпоху бронзы. Ч.П. — Тюмень: ТюмГНУ, 2002. — 243 с.

  14. Корочкова О.Н., Стефанов В.И. О взаимодействии алакульской и федоровской культур в Лесостепном Зауралье //Этнические взаимодействия на Южном Урале. — Челябинск: ЧелГУ, 2004. — С. 76-79.

  15. Щетенко А.Я. О колебаниях климата и ксеротермическом периоде в голоцене Средней Азии // Исторический опыт хо­зяйственного и культурного освоения Западной Сибири: Сб. науч. тр. — Барнаул: Алтайский ун-т, 2003. — С. 400-406.

  16. СарианидиВ. Некрополь Гонура и иранское язычество. — М.: Мир-медиа, 2001. — 246 с.

  17. Долуханов П.М. Аридная зона Старого Света: Экономический потенциал и направленность культурно-хозяйственного развития // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. — Алма-Ата: Наука, 1989. — С. 108-117.

  18. Зданович Г.Б., Зданович С.Я. Могильник эпохи бронзы у с. Петровка // СА. — 1980. — № 3. — С. 183-193.

  19. Евдокимов В.В., Варфоломеев В.В. Эпоха бронзы Центрального и Северного Казахстана. — Караганда: Изд-во КарГУ, 2002. — 138 с.

  20. Зданович Г.Б. Основные характеристики петровских комплексов Урало-Казахстанских степей // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. — Свердловск: Башкирский ун-т, 1988. — С. 48-68.

  21. МандельштамА.М. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане // МИА, № 145. — Л.: Наука, 1968. — 184 с.

  22. Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В. Синташта: археологические памятники арийских племен Урало-Казахстанских степей. — Челябинск: Южно-Уральское книжное изд-во, 1992. — 408 с.

  23. ОразбаевА.М. Северный Казахстан в эпоху бронзы // ТИИАЭ АН Каз.ССР, 1958. — Т. 5. — С. 216-294.

  24. Сальников К.В. Курганы на оз. Алакуль // МИА, № 24. — М.: Наука, 1952. — С. 51-71.

  25. Маргулан А.Х., Акишев К.А., Кадырбаев М.К., Оразбаев А.М. Древняя культура Центрального Казахстана. — Алма-Ата: Наука, 1966. — 453 с.

  26. ТкачевА.А. Центральный Казахстан в эпоху бронзы. Ч. I. — Тюмень: ТюмГНГУ, 2002. — 289 с.

  27. Кукушкин И.А. Археологический комплекс Тегисжол // Состояние и перспективы развития краеведения в современных условиях: Материалы республ. науч.-практ. конф. — Павлодар: ПГУ, 2002. — С. 115-119.

  28. Максимова А.Г., Ермолаева А.С. Памятники эпохи бронзы // Археологические памятники в зоне затопления Шульбин- ской ГЭС. — Алма-Ата: Наука, 1987. — 280 с. — С. 24-63.

  29. Зданович Д.Г. Изделия из камня, кости, дерева в погребениях кургана 25 Большекараганского могильника //Аркаим: некрополь (по материалам кургана 25 Большекараганского могильника. Кн.1. — Челябинск: Южно-Уральское книжное изд-во, 2002. — С. 144-158.

  30. Евдокимов В.В. Новые раскопки Алексеевского поселения на р.Тобол // СА. 1975. — № 4. — С. 163-172.

  31. Аскаров А. Сапаллитепа. — Ташкент: Фан, 1973. — 93 с.

  32. Кукушкин И.А. Семантика массовых захоронений лошадей в царских курганах ранних кочевников //Комплексные ис­следования древних и традиционных обществ Евразии. — Барнаул: Алтайский ун-т, 2004. — С. 276-283.

  33. Массон В.М. Алтын-Депе. — Л.: Наука, 1981. — 175 с.

  34. Марьяшев А.Н., Горячев А.А. Наскальные изображения Семиречья. — Алматы: Фонд XXI век, 2002. — 264 с.

  35. НовоженовВ.А. Петроглифы Сары-Арки. — Алматы, 2002. — 125 с.

  36. Ермолова Н. М. Материалы к изучению скотоводства и охоты в Центральной Азии в эпоху энеолита и бронзы // Древ­ние цивилизации Востока. — Ташкент: Фан, 1986.

  37. Сарианиди В.И. Царский некрополь на Северном Гонуре // Вестник древней истории. — № 2. — М.: Наука, 2006. — С. 155-192.

  38. Сарианиди В.И. Древневосточное царство Маргуш в Туркменистане // Мировоззрение населения Евразии. — М.: Нау­ка, 2001. — С. 257-318.

  39. ГинзбургВ.В., Трофимова Т.А. Палеоантропология Средней Азии. — М.: Наука, 1972. — 371 с.

  40. Исмагулов О.И. Население Казахстана от эпохи бронзы до современности (палеоантропологическое исследование). — Алма-Ата: Наука, 1970. — 240 с.

  41. Солодовников К.Н. Антропологические данные о формировании населения Верхнего Приобья в эпоху ранней и разви­той бронзы // Исторический опыт хозяйственного и культурного освоения Западной Сибири: Сб. науч. тр. — Барнаул: Алтайский ун-т, 2003. — С. 172-178.

  42. Бабаков О., Рыкушина Г.В., Дубова Н.А., Васильев С.В., Пестряков А.П., Ходжайов Т.К. Антропологическая характери­стика населения, захороненного в некрополе Гонур-Депе // Некрополь Гонура и иранское язычество. Прил. 2. — М.: Мир-медиа, 2001. — С. 105-132.

  43. Кияткина Т.П. Черепа эпохи бронзы с территории Юго-Западного Таджикистана // Мандельштам А.М. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане // МИА, № 145. — Л.: Наука, 1968. — С. 168-182.

  44. Малютина Т.С. Стратиграфическая позиция материалов федоровской культуры на многослойных поселениях Казах­станских степей // Древности Восточно-Европейской степи: Межвуз. сб. науч. тр. — Самара: Самарский пед. ин-т, 1991.—  С. 141-162.

  45. Маргулан А.Х. Остатки оседлых поселений в Центральном Казахстане // Археологические памятники Казахстана. — Алма-Ата: Наука, 1978. — С. 3-37.

Разделы знаний

Архитектура

Научные статьи по Архитектуре

Биология

Научные статьи по биологии 

Военное дело

Научные статьи по военному делу

Востоковедение

Научные статьи по востоковедению

География

Научные статьи по географии

Журналистика

Научные статьи по журналистике

Инженерное дело

Научные статьи по инженерному делу

Информатика

Научные статьи по информатике

История

Научные статьи по истории, историографии, источниковедению, международным отношениям и пр.

Культурология

Научные статьи по культурологии

Литература

Литература. Литературоведение. Анализ произведений русской, казахской и зарубежной литературы. В данном разделе вы можете найти анализ рассказов Мухтара Ауэзова, описание творческой деятельности Уильяма Шекспира, анализ взглядов исследователей детского фольклора.  

Математика

Научные статьи о математике

Медицина

Научные статьи о медицине Казахстана

Международные отношения

Научные статьи посвященные международным отношениям

Педагогика

Научные статьи по педагогике, воспитанию, образованию

Политика

Научные статьи посвященные политике

Политология

Научные статьи по дисциплине Политология опубликованные в Казахстанских научных журналах

Психология

В разделе "Психология" вы найдете публикации, статьи и доклады по научной и практической психологии, опубликованные в научных журналах и сборниках статей Казахстана. В своих работах авторы делают обзоры теорий различных психологических направлений и школ, описывают результаты исследований, приводят примеры методик и техник диагностики, а также дают свои рекомендации в различных вопросах психологии человека. Этот раздел подойдет для тех, кто интересуется последними исследованиями в области научной психологии. Здесь вы найдете материалы по психологии личности, психологии разивития, социальной и возрастной психологии и другим отраслям психологии.  

Религиоведение

Научные статьи по дисциплине Религиоведение опубликованные в Казахстанских научных журналах

Сельское хозяйство

Научные статьи по дисциплине Сельское хозяйство опубликованные в Казахстанских научных журналах

Социология

Научные статьи по дисциплине Социология опубликованные в Казахстанских научных журналах

Технические науки

Научные статьи по техническим наукам опубликованные в Казахстанских научных журналах

Физика

Научные статьи по дисциплине Физика опубликованные в Казахстанских научных журналах

Физическая культура

Научные статьи по дисциплине Физическая культура опубликованные в Казахстанских научных журналах

Филология

Научные статьи по дисциплине Филология опубликованные в Казахстанских научных журналах

Философия

Научные статьи по дисциплине Философия опубликованные в Казахстанских научных журналах

Химия

Научные статьи по дисциплине Химия опубликованные в Казахстанских научных журналах

Экология

Данный раздел посвящен экологии человека. Здесь вы найдете статьи и доклады об экологических проблемах в Казахстане, охране природы и защите окружающей среды, опубликованные в научных журналах и сборниках статей Казахстана. Авторы рассматривают такие вопросы экологии, как последствия испытаний на Чернобыльском и Семипалатинском полигонах, "зеленая экономика", экологическая безопасность продуктов питания, питьевая вода и природные ресурсы Казахстана. Раздел будет полезен тем, кто интересуется современным состоянием экологии Казахстана, а также последними разработками ученых в данном направлении науки.  

Экономика

Научные статьи по экономике, менеджменту, маркетингу, бухгалтерскому учету, аудиту, оценке недвижимости и пр.

Этнология

Научные статьи по Этнологии опубликованные в Казахстане

Юриспруденция

Раздел посвящен государству и праву, юридической науке, современным проблемам международного права, обзору действующих законов Республики Казахстан Здесь опубликованы статьи из научных журналов и сборников по следующим темам: международное право, государственное право, уголовное право, гражданское право, а также основные тенденции развития национальной правовой системы.