История примирительных процедур урегулирования конфликтов уходит своими корнями в глубокую древность. В определенные исторические эпохи существовали разнообразные формы урегулирования конфликтов, предусматривающие целый комплекс мер и решений, способных временно либо окончательно погасить конфликт. Этнографические данные свидетельствуют, что, хотя всякое общество прибегает как к мирным, так и насильственным способам урегулирования конфликтов, использование этих способов далеко не одинаково. Причину этого нужно искать в истории и системе ценностей, свойственных данному обществу. К факторам, определяющим культурный выбор общества в пользу или в ущерб насилию или мирному урегулированию конфликтов, некоторые исследователи относят тип организации семьи, социально-экономический тип организации общества, экономические условия, степень солидарности людей при возмездии, степень централизации политической власти[1]. Существование некоторых факторов институционального характера, казалось бы, должно способствовать мирному урегулированию конфликтов, а их отсутствие, наоборот, предполагает более частое применение насилия. Таким образом, присутствие третьей стороны, способной привести участников конфликта к мирному решению (посредник, арбитр) или заставить их принять это мирное решение (судья, политическая власть), является положительным фактором. Можно также различать судебные и несудебные способы урегулирования конфликтов, которые отдают предпочтение применению слова, но вписывают его в разные структурные рамки.
Многочисленные исторические факты свидетельствуют, что конфликты сопровождают человеческое общество на всем протяжении его развития и являются не исключением, а, скорее, правилом. Как только у какой-либо социальной группы появляются свои особенные интересы, возникает необходимость их отстаивать, что проходит не всегда гладко. Однако формы урегулирования конфликтов, устанавливающие определенные правила поведения и нормы улаживания споров, касались в целом урегулирования внешних отношений между социальными структурами. В данном случае мы имеем в виду две не только различные, но и прямо противоположные системы отношений, два мира различаемых и надолго сохраняющих свое значение в древних обществах. Один мир — внутри родовой группы, во взаимоотношениях между ее членами, другой — вне этого круга, во взаимоотношениях между отдельными, самостоятельными группами. Этот социальный дуализм, представляя собой одну из самых важных особенностей традиционных обществ, проводит резкую разделяющую черту между всеми явлениями, принадлежащими к той или иной области. Всякий сородич — свой, а всякий, не принадлежащий к его родовой группе — чужой (возможный враг), так и весь строй отношений среди своих сородичей носит характер мира, дружелюбия, солидарности, взаимопомощи, коллективной ответственности, а все поведение по отношению к чужим строится на основе изолированности, отчужденности, враждебности, напряженной готовности отразить всякое посягательство. Таким образом, право начинало зарождаться не для урегулирования отношений внутри рода, а для упорядочения отношений между родами.
Внутри рода обязанность миротворческой и судебной власти исполнял наиболее уважаемый представитель рода, или старейшина. Старейшина не располагал никакими средствами принуждения, кроме общественного мнения. Он хорошо знал обычаи, но это был суд не в современном понимании этого слова, а некое подобие общественного суда. И последствия разрешения конфликта нельзя рассматривать как наказание. Каждый отдельный индивид рода еще не представлял собой субъекта. Ведь род обеспечивал ему безопасность и защиту. Сила рода, таким образом, была силой каждого его члена, и поэтому в интересах любого индивида было не противопоставлять себя роду. Если нарушителя родовой дисциплины изгоняли из рода, лишали помощи и этот человек делался беззащитным против всякого внешнего вмешательства, то в такой мере принуждения выражались интересы всего общества, рода или племени. При этом нет никаких данных о том, что такая мера принуждения принималась по жалобе какого-либо из членов рода и после специального разбирательства дела. В них не было необходимости, так как каждый проступок члена родовой общины немедленно становился известным всем сородичам. В оценке его не могло быть никаких расхождений, если он представлялся опасным для существования общины.
Между родовыми группами случались конфликты, и их улаживание было в интересах племени. Племя являлось прежде всего единицей военной. Его сила в то далекое время определялась числом, а не умением. Вот почему крайне невыгодно терять людей в результате внутренних конфликтов.
Конфликты между родами являлись делом обычным. У родовых групп были свои особенные интересы (занять лучшее место стоянки, использовать более выгодно территорию, иметь хозяйственный резерв и др.).
Причины их кроются в биологически заложенном желании человека выжить, т.е. в желании, содержащем некую стихийную готовность к возмездию. Именно из этого и родилась сама идея кровной мести, уносившая жизнь многих древних людей. Более того, сам риск быть подвергнутым кровной мести оказывал сильное давление на членов рода в плане стремления к миру между различными группами. Вопрос о том, соразмерна ли она обиде, решался весьма субъективно самими обиженными. В силу этого кровная месть имела истребительный характер.
Этнографические данные подтверждают, что во многих обществах системы возмездия имеют общие черты. Не все общества в одинаковой степени прибегают к мести. С другой стороны, месть, будучи связана с принципом обмена, должна находить свое завершение, которое обычно выражается в примирении между враждующими группами. Применение системы возмездия основывается на комплексе общих ценностей, характерных для групп-участниц конфликта. Они сводятся к двум основным идеям: нанесенное оскорбление ставит группы в положение возврата соответствующего долга; долг обиды есть долг жизни. Кроме того, следует иметь в виду, что месть меньше направлена против того, чтобы разрушить жизнь, а больше на то, чтобы заставить уважать ее: месть имеет императивный характер потому, что она является ответом на акт, который поставил под угрозу само существование группы обиженного. Свидетельством этому является понятие, которыми она оперирует и которые часто неразрывны — «кровь и честь». Кровь олицетворяет непрерывность в смене поколений, а честь — собственное лицо группы, ее самобытный характер — то, что ее отличает от других групп. Связь между жизнью и местью уходит даже в потусторонний мир: в очень многих обществах считается, что душа неотомщенного усопшего обречена на скитания, он не может получить статус предка, что лишает ему играть искупительную роль в интересах живых. Связь, основанная на мести, может быть квалифицирована как состояние вражды. Так как временный мир невозможен, а месть обычно не должна перерастать во всеобщую войну, в силу того, что она направлена не на уничтожение, а на сохранение групп, то, следовательно, она подчиняется определенным правилам, которые выражаются в форме различных предписаний и ритуалов. С одной стороны, не каждая обида обязательно должна вести к мести. С другой стороны, время и пространство для мести могут быть ограничены, обиженная сторона не сможет осуществить свой замысел, и месть, таким образом, будет окончена.
Однако этнографические данные свидетельствуют, что рамки, в которые вписывается месть, для каждого общества различны. В некоторых обществах не знают, что такое месть. Но это явление встречается довольно часто у многих народов, и большую часть времени она находится под контролем. Иногда месть принимает чрезмерные размеры. Месть таит в себе много опасности. Если ей отдать предпочтение, то последствия могут угрожать всему обществу в целом. Однако при нормальном течении дел месть должна заканчиваться мирным исходом. Практика применения системы возмездия привела к тому, что месть являлась одновременно и этикой, и кодексом, в связи с чем месть не должна порождать избыток насилия и тем более превращаться в вечный конфликт. Существуют различные способы, чтобы положить этому конец.
Так, например, отказ от мести состоит в том, что его обидчика группа передает в группу обиженного. Впрочем, обидчик может сам себя сдать. Так, осетин-убийца мог войти в семью того, кого он убил, как приемный сын.
Месть также может окончиться благодаря вмешательству третьих лиц, т.е. посредников. У некоторых африканских племен, если во время поединка, который происходит после убийства, уважаемая всеми женщина вмешается и выльет воду на горящий факел, произнося при этом сакраментальные заклинания примирения, то поединок должен прекратиться.
Чтобы покончить с местью, довольно часто прибегали к заключению соглашения. Этот способ заключался в том, чтобы заменить контробиду на подношение контрдара, эквивалентного нанесенной обиде. Однако ни древнее, ни современное право не может определить «цену жизни человека» по договору. С другой стороны, приравнивать соглашения к покупной цене жизни — это значит обесценивать саму систему. Ведь мы не покупаем жизнь: в обмен на какую-то жизнь даются какие-то материальные блага, символизирующие жизнь. И наконец, договор означает не только прекращение военных действий, но и начало мира, союза, дружбы, родства. Заключение соглашения сопровождалось целым рядом обрядов и церемоний, предусматривающих различные жертвоприношения, передающих символически идею о том, что жизнь возрождается из смерти. Договор, осуществляемый на основе дара жизни, означает, что жизнь должна восторжествовать над смертью и остановить месть.
Именно из договоров примирения, заключаемых первоначально с помощью народного собрания, затем совета старейшин, возникло примирительное право. Древнее право, возникнув как примирительное право, первоначально не представляло собой ни гражданского, ни уголовного права, а было обычным договором о примирении, упорядочении отношений между враждующими сторонами. Со временем договор примирения, в силу многократного повторения аналогичных ситуаций, перерос в правила, правовые нормы, в соответствии с которыми все больше увеличивалась сумма композиций или штрафа за совершенное преступление2.
Поначалу не проводилось разницы между видами правонарушений. Нанесено ли телесное повреждение, захвачено ли имущество рода, либо не исполнен договор обмена и т.д. — все это давало повод для мести, а тогда, когда она была заменена материальным вознаграждением, то для применения композиции. Наказывали за любое убийство: умышленное, неосторожное, случайное. Акцент делался на то, что именно произошло и произошло ли вообще. Тонкости были не важны и не исследовались в процессе разрешения дел, так как задача древнего права вовсе не в том, чтобы наказать за грех, а только в том, чтобы предупредить междоусобицу внутри племени и восстановить нарушенный мир. Дело не в том, что традиционное правовое мышление менее «развито», а в том, что оно подчиняется другой логике. Поэтому традиционное право не знает таких понятий, как «юридическое лицо», «вещь» или «действие». В договорном акте «индивидуальной воле» придается меньшее значение, чем реальному обязательству передать какое-либо имущество.
В сфере правонарушения преступление есть не грех, не вина, не посягательство на нравственный порядок, не нарушение закона или чьего-либо права, не даже причинение вреда. По понятиям древних народов, деяние остается преступным даже тогда, когда оно совершено без всякого греха и без всякой вины, оно не посягательство на нравственный порядок, ибо подобные идеалы или вовсе чужды их сознанию, или еще бессильны стать фактором народной жизни. Оно не нарушение закона или чьего-либо права, ибо эти понятия современной цивилизации не имеют в их глазах решительно никакой цены. Оно не причинение вреда, ибо причинение вреда преступно и важно в глазах общества не само по себе, а только как повод к враждебному столкновению родовых или семейных общин, составляющих данный союз. Равным образом и наказание, будучи реакцией на преступление со стороны общества, имеет здесь целью не воздание преступнику за его деяния, не исправление или устрашение преступника, не подавление порочных инстинктов населения, не даже освобождение общества от опасных элементов, а только восстановление внутри общества мира, нарушенного преступлением.
Для урегулирования конфликтов использовались не обезличенные и заранее установленные нормы, а очень конкретные процедуры, в которых участвует не только судья, но также и все сообщество и даже стороны конфликта. При такой процедуре происходит обмен поговорками, изречениями или загадками, и ораторское искусство тех, кто их цитирует, является определяющим. Таким путем постепенно находят базу для урегулирования спора. Древнее право формировалось в результате разрешения отдельных конфликтных ситуаций (казусов), небольших и простых по содержанию — индивидуального спора, конкретной тяжбы сторон и ссоры. Так, в Законах XII таблиц сказано, что если совершивший ночью кражу убит на месте, то убийство будет считаться правомерным. Если же при свете дня совершается кража, и вор сопротивляется с оружием, то надо созвать народ. Привязка правила поведения дается применительно ко времени суток. В казахском обычном праве широкое распространение получило понятие спора — «спор о земле», «спор о скоте», «спор о куне», «спор о айыпе» и т.д. по сравнению с понятием права, закона3. Другими словами, право определялось своей функцией, а не внешними формами, и более ярко проявлялось в процессе урегулирования конфликтов, чем в нормах, хотя и они играли определенную роль в разрешении споров.
Задача органов, рассматривающих спор, состояла не столько в том, чтобы отыскать факты, сформулировать правовые нормы и применить их с учетом этих фактов, сколько в том, чтобы устранить зло и восстановить справедливость, понимаемую как обоюдное удовлетворение, т.е. восстановление путем примирения сторон привычного порядка (гармоничного правопорядка), существовавшего до нарушения. Потерпевшая сторона хотела удовлетвориться, что ей определена должная компенсация за причиненный вред. Виновного нужно было тоже убедить в том, что суд принял правильное решение и дать ему гарантии, что после осознания содеянного и выплаты компенсации ему будет позволено влиться в сообщество. Именно этой целью объясняется тот факт, что практически во всех записях и правовых памятниках древнего права, дошедших до нас, речь идет о перечне выкупа или штрафа, или подробных тарифах за увечье, т.е. о материальном возмещении за содеянное, которое члены рода обязаны были заплатить пострадавшей стороне, если хотели добиться примирения.
Через порядок материального возмещения уголовного ущерба (обычно именуется в науке системой композиций, от латинского compositio — соглашение) прошли правовые системы большинства народов мира. Во многих отношениях это очень разумная система. Угроза тяжкого материального бремени для преступника и всего его рода, пожалуй, служит более эффективным сдерживающим средством, чем угроза смертной казни или телесное увечье, по меньшей мере так же действенна, как нынешнее наказание тюремным заключением, и уж, несомненно, дешевле для общества. Более того в понимании правосудия, основанного на идее возмездия, при такой системе не только страдает преступник, но к тому же (по контрасту с нынешней «цивилизованной» пенологией) восстанавливается целостность жертвы. Однако эта система не может быть объяснена чисто утилитарно. Она была частью целостной идеологии, целостного мировоззрения, и это мировоззрение помогает нам объяснить не только разумные, но и не очень разумные черты этой системы, например, почему устанавливалась различная плата за убийство людей разных сословий, почему во многих случаях эта такая плата так огромна, почему сородичи отвечают за преступника независимо от их вины, почему тарифы на увечья постоянны независимо от того, во что реально обошлось это жертве.
В функциональном аспекте институт имущественных взысканий за преступления, выплачиваемых сородичами преступника сородичам жертвы, надо рассматривать преимущественно не с точки зрения его эффективности как средства предупреждения или наказания преступления, а с точки зрения его способности предотвратить междоусобицы, точнее, облегчить переговоры и достичь соглашения между враждующими сторонами.
Древнее право было устным, поэтому примирительные процедуры, доказательства, используемые в примирительном праве, отличались символичностью, демонстративностью, церемониальностью и красочностью, его применение не проходило незаметным и закреплялось в памяти значительного числа людей. С помощью специфических церемоний все, что связано с правом, отделялось от повседневности.
До профессионализации и систематизации права больше простора оставалось для убеждений и мнений людей, для их бессознательных представлений, для процессов мифологического мышления. Из этого возникали правовые процедуры, всецело опирающиеся на обряд и символ, и в этом смысле очень формальные. Но по той же причине материальное право было пластичным и в значительной степени неформальным. Права и обязанности не привязывались к букве закона, но вместо этого служили отражением общинных ценностей, они были живым правом, которое не было навязанным сверху сводом правил, а являлось, скорее, неотъемлемой частью коллективного сознания, «коллективной совестью» общины. Древнее право часто было «неясным, сбивчивым, непрактичным», но в то же время оно было и «творческим, возвышенным, приспособленным к потребностям человека»4. Право на ранних этапах истории у большинства народов было не средством разделения людей на основе набора принципов — право было средством удержать людей вместе, оно воспринималось прежде всего как процесс посредничества, способ общения, а не как процесс создания норм и принятия решений. Право было инструментом примирения, что говорит о том, что оно обладало определенной самоценностью.
В дальнейшем, на основе решения множества более сложных конфликтных ситуаций самого разного характера, возникла целая система правовых норм. В течение длительного времени они продолжали совершенствоваться в традиционной для древней эпохи устной форме, в последующем начали оформляться в письменном виде, а затем закрепляться в форме законодательства. Поэтому непосредственной целью ранних форм права не являлось систематическое регулирование общественных отношений. Отражая закономерности, существующие в обществе, древнее право не могло пока нести на себе основную нагрузку по социальному регулированию. Регулирующую функцию древние нормы приобретают на определенном этапе развития права.
Список литературы
- Рулан Норбер. Юридическая антропология. — М., 1999. — С. 154.
- Аннерс Э. История европейского права. — М., 1994. — С. 14.
- Кенжалиев З.Ж. Көшпелі қазақ қоғамындағы дәстүрлі құқықтық мәдениет (теориялық мәселелері, тарихи тағылымы). — Алматы, 1997. — 192 б.
- Kern F. Kingship and Law in the Middle Ages / Trans. S.B.Chrimes. — Oxford, 1939. — P. 179.