Городская повседневность в оценках российских исследователей

Все чаще в исторической науке последних десятилетий ученые выделяют такое направление, как повседневность. Жизнь человечества неразрывно связана с этим определением. Повседневная жизнь, быт человека, повседневные заботы, ежедневная работа — все это составляющие одного сущего. Еще раньше повседневность считалась неистинной мерой, на которую не стоит обращать внимания уче­ным. Просторечное выражение, употребляемое для обозначения быта, текущего изо дня в день, в на­ши дни претендует на самостоятельную отрасль изучения прошлого и настоящего.

Как жили люди, о чем они думали, во что одевались, чем питались — эти и многие другие во­просы становятся актуальными у исследователей повседневности. «Пока человека не раскрепостить в буднично-обыденном малом миру, никакими потугами его жизни не наладить», — пишет профессор В.В.Ильин в своей книге «Новый миллениум для России» [1; 16].

Мобилизация такого направления, как история повседневности, подразумевает под собой сло­жившийся ряд школ, изучающих повседневную жизнь общества. Сейчас особый интерес вызывает простой среднестатистический человек с его ценностями и предпочтениями. Именно он, по мнению исследователей повседневья, и является главным участником истории.

Изучение повседневности — это попытка найти иной вход в историю, более ценный и интерес­ный с точки зрения исследователя микроистории. Так что же следует понимать под повседневно­стью? Существует множество точек зрения, наиболее значимые из которых хотя и различаются меж­ду собой, но все же имеют много сходного в понимании проблемы.

Современные исследователи так или иначе согласны с тем, что повседневность представляет со­бой особую сферу опыта, характеризующуюся особой формой восприятия и осмысления мира, воз­никающую на основе трудовой деятельности, обладающую рядом характеристик, среди которых уве­ренность в объективности и самоочевидности мира и социальных взаимодействий.

Е. В. Золотухина-Аболина подчеркивает: «В рамках социальной феноменологии жизненный мир предстает как всеохватная сфера человеческого опыта, ориентаций и действий, посредством которых люди осуществляют свои планы, дела и интересы, манипулируя объектами и общаясь с другими людьми» [2; 22].

Виднейшая исследовательница повседневности Н.Н.Козлова писала, что повседневность — это целостный социокультурный жизненный мир, предстающий в функционировании общества как «ес­тественное самоочевидное условие человеческой жизнедеятельности» [3; 14].

В российской исторической науке становление тематики повседневности связывают с именами исследователей XIX—XX вв. А.Терещенко, Н.Костомарова, И.Забелина. Они одними из первых обра­тили внимание на ту сторону жизни, которая непосредственно касается того малого, что казалось не­важным, слишком мелким и неинтересным для серьезного изучения — предметно-материальной сто­роны жизни, внешних проявлений человеческих чувств индивида. Именно человек создает мир по­вседневности, формируя общество, окружающее его, и сам, подстраиваясь под это общество, созда­вая на основе религии, обычаев, ритуалов, норм и правил быт, в котором проявляются его чувства, желания, интересы. И можно считать правилом, что термины «быт», «повседневность» и «повседнев­ная жизнь» часто употребляются как синонимы. Так, Н.Терещенко изучает жизненные ситуации мо­лодежи, которая отвергает устоявшиеся устои общества [4]. И.Забелину, напротив, интересна повсе­дневная жизнь высшего класса, правящей верхушки [5], тогда как Н.Костомаров изучает историю народа в целом. Интересны не массы народа, а весь народ, включая все существующие тогда классы общества [6].

В 50-60-е годы сформирована теория модернизации общества. У истоков ее стоят западные со­циологи, политологи, экономисты (Р.Арон, Дж.Гэлбрейт, У.Ростау). В 60-е годы XX в. исследования повседневности, в том числе и городской, выделяются в отрасль науки. Этому помогло появление модернистских социологических концепций, прежде всего теории социального конструирования П.Бергера, Т.Лукмана [7], в основе которой лежит изучение встреч людей «лицом к лицу», их расска­зы, воспоминания, совместный труд, отдых, взаимо- или непонимание.

Исследователи считают, что такие встречи — «социальные взаимодействия» — есть основное содержание обыденной жизни. Они поставили вопрос о языке таких встреч и путях заучивания типи­зации повседневных действий, дав тем самым толчок исследованиям социального конструирования идентичности, пола, инвалидности, психиатрии.

Заложив основы социологии обыденной жизни, они сделали ее предметом изучения того, как поступают народы, когда они живут «обычной жизнью, «точнее, как они преобразуют эту жизнь.

В наш век урбанизации, когда во всем мире продолжают расти города, когда меняется их статус, внешний вид, соотношение различных групп населения, их взаимоотношения, условия жизни, город­ская тематика изучается специалистами различных областей знания.

Сложился ряд школ, изучающих повседневную жизнь общества, появился сравнительно новый термин «городоведение». Немало внимания уделяется городской тематике в том числе и российскими учеными. Еще в первой половине XX в. Н.П.Анциферов, Л.А.Велихов, И.М.Гревс писали о городе, как о социальном организме, имеющем душу.

В 70-е годы некоторые советские архитекторы заговорили о городе и городской среде как о своеобразном тексте. Так, в работах Ю.М.Лотмана, отмечается особое внимание к бытовым подроб­ностям — культуре питания, особенностям интерьера, деталям одежды и т.п. На основе имеющихся данных он пытается трактовать бытовое поведение на контрасте «обыденного» и «необыденного». Ученый разработал семиотический подход, нацеленный на постижение смысла изучаемой бытовой культуры «изнутри», тождествененный повседневности в феноменологической традиции. Такой под­ход, делает прошлое людей, время, в котором они жили, интересными для изучения [8].

С начала 90-х годов стали появляться междисциплинарные городоведческие модели, анализ и характеристика которых давались на основе различных результатов исследований. К числу таких мо­делей можно отнести «культурологическое городоведение» (В.П.Глазычев) [9], концепт культурно­символического пространства (Т.П.Фокина), рассматривающий город как «поле диалога» [10].

Сегодня городоведческая проблематика популярна, открыта, дискуссиона. Оповседневнивание городоведческих исследований — одна из многочисленных современных исследовательских страте­гий в российской науке.

Эти исследования позволяют подойти к осмыслению проблем бытового и бытийного существо­вания человека в условиях конкретного места (города, села, рабочего поселка), которые в значитель­ной степени формируют мировозрение и отражаются на повседневной жизни людей.

Потребности человека слишком разнообразны. Человек, живущий в городе, неизменно обраща­ется к городской среде в целях реализации своих потребностей. Такие отношения и называют город­ской повседневностью. Связь между человеческими потребностями и городской средой на повсе­дневном уровне является двусторонней. С одной стороны, она выражается в активности человека по отношению к городской среде в форме, способе и процессе осуществления этой активности, в конеч­ном ее результате. С другой стороны, указанная взаимосвязь проявляется в потенциале, которым об­ладают различные объекты городской среды, предназначенные для реализации потребностей горо­жан (магазин, Дом моды, производственное предприятие, учреждение культуры).

В современном городе, как огромном мегаполисе (Москва, Санкт-Петербург), так и небольшом городе (с населением 100-200 тысяч человек), жителей волнуют различные аспекты их бытия. Если в мегаполисе большинство вопросов повседневности отрегулированы, для жителей малых городов со­стояние тепло- и водоснабжения, питания, хорошие дороги, трудоустройство по специальности, культурный досуг иногда ведут к аномалиям в социальном поведении (Карагандинская область, г. Темиртау — события 50-х годов XX в.).

Жизнь больших городов более авангардна, быстрее меняется. Именно отсюда идет мода на все новое (одежда, питание, устройство жилища, новые идеи). Правда, иногда она принимает гипертро­фированные формы (фашизм, готизм, движение панков). Малые города более консервативны, здесь все на виду, поэтому в повседневной жизни жители их часто оглядываются на окружающую их дей­ствительность, их волнует вопрос:,, А что люди скажут?» И ведут себя они соответственно в общест­ве себе подобных.

Интересен в своих исследованиях А.Г.Старцев. Он проводит четкую грань между столицей или крупным промышленным центром и средними или малыми городами. Характер стратификационной структуры обусловливается, по его мнению, размерами физического, перцептуального и концепту­ального пространств. По его мнению, в повседневной жизни большого города, так же как и в «боль­шом обществе», существует иерархия областей социального пространства, каждая из которых, в свою очередь, имела собственную иерархию. Причем следует подчеркнуть, что формально схожие иерар­хии в различных по размеру городах обладали неодинаковым содержанием социальных связей». Именно это и рождает то многообразие связей, которое делает жизнь обывателей столь интересной для изучения и анализа [11].

Особо стоит вопрос о месте и роли интеллигенции в сфере городской жизни. По выражению Н.К.Михайловского интеллигент — «критически развитая личность», которая, претендуя на облада­ние истиной, готова жертвовать собой и другими [12]. Исследователи неоднозначно относятся к дан­ной теме, так, одни считают интеллигентов группой, которая впитывает в себя новые идеалы и несет их в жизнь других обывателей, другие же считают интеллигента личностью апатичной, неуверенной в себе, которая просто существовала в контексте городского социокультурного пространства города.

Однозначно определить вклад интеллигенции в формирование повседневного пространства не­возможно, но стоит отметить, что именно интеллигенции принадлежала одна из решающих ролей, и именно она всегда видела и анализировала, что есть и что будет в дальнейшем, провозглашала крите­рии универсальной истины для других.

Среди работ российских историков по вопросам повседневности в СССР также можно назвать исследования Н.Н.Козловой, С.В.Журавлева, А.К.Соколова. Авторы этих работ раскрывают пробле­мы быта, семьи, здоровья населения страны, общественно-политические настроения различных соци­альных групп в 20-е годы прошлого века.

Вопросы питания, продовольственного снабжения городского населения, торговли, распределе­ния продовольствия, особенностей его потребления в городах разрабатываются на общероссийском уровне. Среди авторов особо выделяются Е.Г.Гимпельсон, А.Ю.Давыдов [13].

Проблемы жилищной политики Советского государства и ее реализации в архитектурном проек­тировании раскрываются в книге М.Г.Мееровича «Очерки истории жилищной политики в СССР и ее реализация в архитектурном проектировании (1917-1941 г.)» [14].

Советский быт был устроен по модели двоемирия: с одной стороны, официальное государствен­ное устройство; с другой — внутреннее пространство «частной комнаты». Между ними — погранич­ная зона: коридор, лестничная площадка, двор. Промежуточное пространство для советского челове­ка было незначимо, невидимо. Был проведен революционный эксперимент в повседневной жизни. Центральной метафорой, формой советского общежития стали коммунальные квартиры.

Этнологи и социологи накопили большой опыт изучения повседневных практик, которыми они могут поделиться с историками. Например, в очерках коммунального быта И.В.Утехина на основе семиотического анализа пространства квартиры, находящихся в ней предметов и мебели, а также бе­сед с ее жильцами предлагается оригинальная реконструкция мировосприятия обитателей коммуна­лок советской эпохи с их понятиями о социальной справедливости, стратегиями поведения.

С 90-х годов городская повседневность — объект особого внимания российских исследователей, среди которых Л.Д.Гудков, В.Г.Рыженко, С.Г.Климова, Н.Н.Козлова, Б.В.Марков, Л.Н.Насонова, С.Н.Тесля, В.Д.Лелеко, Л.Л.Шпак [15].

В монографиях этих авторов также нет стройного содержания того, что можно назвать повсе­дневностью. Встречаются порой настолько противоположные точки зрения на содержание повсе­дневности, что возникает вопрос: насколько верна та или иная линия?

Так, например, интересна позиция В.Д.Лелеко, который считает, что «городская повседневность —   это форма проявления определенного уклада жизни обывателя с его повторяющимися занятиями, поступками» [16; 112]. Из нее категорически исключаются досуг, сон и вера. Также он не признает в качестве городской повседневности обычные для любого города социальные явления (браки, разво­ды, рождения и т.п.).

Противоречит ему Л.В.Беловинский, который включает все вышеназванные события в структу­ру повседневности. Он считает, что «существуют разные уровни повседневности, имеющие право на существование в жизни обывателя. Это сочетание обыденности и специализированной культуры и есть культура повседневности» [17; 48].

Глобально исследовала эту тему Н.Н.Козлова [18], которая рассматривала повседневность не как отвлеченный теоретический объект, а как часть непосредственного жизненного опыта, в который по­гружен исследователь. Она считает, что историка должны интересовать все слои общества. Причем наряду с «голосами» великих и известных людей должны звучать «голоса» простых людей из народа. Социальная стратификация настолько разнообразна, что быт индивидов не может быть тождествен­ным. В вопросах повседневности существует масса отличий, которые не могут не быть интересны для изучения. Вопросы городского быта исследовательница определяет как взаимодействие идеоло­гии с массовым обыденным сознанием.

Наиболее интересна созданная ею оригинальная методология изучения повседневности, кото­рую она назвала «чтением человеческих документов». Это социально нормированный язык (логика, идеология, профессиональные термины и т.п.), сопоставляющийся с ненормированной повседневной речью, где при столкновении дискурсивной и недискурсивной речи обнаруживаются смысловые пус­тоты, пригодные для исследования.

Н.Н.Козлова придерживается критической дистанции по отношению к повседневности. Она подчеркивает, что повседневность разнокачественна и не сводима к общим правилам, т.е. не так «проста», как кажется, не имманентна бытию, а «искусственна» — создается, конструируется инди­видами в ходе практических взаимодействий, в результате цепочки «незапланированных социальных изобретений»: «обращаясь к кризисным историческим эпохам, исследователь как бы становится оче­видцем «сотворения» повседневности из хаоса социальной материи» [18; 205].

Специфика протекания модернизационных процессов в России охарактеризована В.В.Алексеевым, И.В.Побережниковым [19]. В своих работах они раскрывают процесс перехода от традиционного общества к современному, или индустриальному.

Современный историк В.Г.Рыженко выделяет такие процессы, характеризующие индустриаль­ное общество, как урбанизация, преобладание инноваций над традициями, высокая социальная мо­бильность населения, доминирование индустриальной сферы экономики над аграрной, светский ха­рактер власти и образования, рационалистический тип поведения людей [20].

Модернизационные процессы особенно проявлялись в городах. Они затрагивали все сферы жиз­ни общества, очевидным было их влияние и на городскую повседневность.

Характер развития инфраструктуры советских городов под влиянием урбанизации исследовал историк-урбанист А.С. Сенявский [21].

А.Г.Вишневский затрагивает проблемы развития инфраструктуры городов и жилищного фонда, характеризует особенности советской урбанизации, которая представлена в его работе как аспект консервативной модернизации страны [22].

В своем диссертационном исследовании Е.И.Косякова, на примере исследований повседневной жизни одного города Новониколаевска — Новосибирска в определенные временные рамки 1919—1941 гг., раскрывает тенденции современной урбанистики, где отмечает, что в последние годы ученые- урбанисты вывели изучение истории городов на качественно новый этап теоретического осмысления накопленного эмпирического материала и поиска новых методологических оснований исследова­тельской работы [23].

Современный историк тщательно и кропотливо изучает те сохранившиеся документы, которые доступны современникам. Позиция А.Б.Каменского: «Городская повседневность — это быт горожан, их жизнь, запечатленная в сухих сводках новостей, архивах делопроизводительных документов уч­реждений» [24; 326]. Он тщательно исследует сведения о среде и обитателях, их внутрисемейных от­ношениях, межличностных отношениях в коллективе, религии и т.д., а также утверждает, что «истори­ческие документы, неся в себе аромат эпохи, как бы говорят сами за себя» и не требуют дополнитель­ных комментариев, кроме разве что пояснения непонятных современному читателю слов» [24; 328].

Многообразие идей, которые несет с собой новый подход в изучении повседневности, в том числе городской, определяется политическим контекстом его возникновения. Если концепция непод­вижной истории была уместна в 60-е годы, то подходы микроистории были востребованы эпохой постструктуралистского вызова гуманитарному знанию с его интересом к языку, критикой тексто- центризма, любопытства, к образам другого и толерантного признания этого другого.

Значимость микроисторического подхода в исследовании повседневности определяется, во- первых, тем, что он позволил принять во внимание множество частных судеб, поэтому история по­вседневности стала реконструкцией «жизни незамечательных людей», которая не менее важна иссле­дователю прошлого, чем жизнь людей «замечательных». Во-вторых, значимость микроистории для повседневности состояла в апробации методики изучения несостоявшихся возможностей. В третьих, описываемый подход определил новое место источников местного происхождения (письма, воспо- минания, рассказ об определенном событии). В-четвертых, именно микроисторики поставили задачей своего исследования изучение вопроса о способах жизни и экстремального выживания в условиях войн, революций, террора, голода.

Отсюда идет новое понимание прошлого в истории повседневности как «истории снизу», или «изнутри», давшее голос «маленькому человеку» — жертве модернизационных процессов — как не­обычному, так и самому рядовому. Следствием понимания истории повседневности как «истории снизу» было преодоление снобизма в соотношении маргиналов общества (преступников, инакомыс­лящих, представителей сексуального меньшинства и т.д.). Два подхода в исследованиях повседнев­ности объединяет также междисциплинарность (с социологией, политологией, психологией, этноло­гией). Оба подхода предполагают, хотя и на разных уровнях, изучение символики повседневной жиз­ни и микро- и макроистории.

В определении предмета изучения истории повседневности как научного направления в совре­менном гуманитарном знании нет согласия. Иногда социологи употребляют как его синонимы описа­тельные характеристики («обычное ежедневное существование», «род/образ жизни», «то, что обычно делают люди»). Этнографы, говоря о повседневности, имеют в виду «быт, то есть традиционные формы личной и общественной жизни, повторяющиеся устойчивые, ритмичные, стереотипизирован- ные формы поведения».

В определении методов изучения истории повседневности также нет единства. Традиционно мыслящий историк считает, что тексты «способны говорить сами» и, установив подлинность дошед­шего до него памятника, старается лишь без искажений привести его в своем исследовании. Такой истории-повествованию, как пересказ сообщенного, историк повседневности противопоставляет свои методы — вчитывание в текст, размышления об обстоятельствах, высказывание запечатленных в нем идей и оценок, проникновение во внутренний смысл сообщенного, учет недоговоренного и случайно прорвавшегося.

Н.А.Пушкарева в своей научной статье «Истории повседневности частной жизни глазами исто­рика» отмечает, что изучение социального с точки зрения индивида не просто быт, но и повседневное сознание и поведение. Индивид в исследованиях повседневности должен быть воспроизведен дейст­вующим на жизненной сцене в заданных обстоятельствах (природных, форменных, политических, территориальных), показан определяющим ситуацию, конструирующим совместно с другими соци­альные роли и играющим их. Без выяснения мотивации действий всех актеров «театра жизни» про­шлого и настоящего историю повседневности не понять [25].

Философы также уделяли большое внимание данному вопросу. Так, философ Б.В.Марков, ха­рактеризует: «слово «повседневность» обозначает само собой разумеющуюся реальность, фактич­ность; мир обыденной жизни, когда люди рождаются и умирают, радуются и страдают, структуры анонимных практик, а также будни как противоположность праздничности, экономию в противопо­ложность трате, рутинную традиционность в противоположность новаторству» [26; 36].

Рассматривая проблему «синтеза» непроницаемых друг для друга монолитных систем, будь то «географический фактор», «эволюция», «социальная среда», которая неразрешима на основе чисто методологических усилий, автор представляет разумные обращения к повседневным практикам жиз­ни, в которых разностороннее уживается вопреки теоретическим, моральным, политическим дилем­мам и позициям [26; 44]. Порядок истории и человеческих действий не определяется однозначно ра­циональными структурами, а реализуется в форме уклада повседневности, характеризующимися соб­ственными масштабами и ритмами. Человеческое общество старается конструировать искусственную реальность и преобразовать ее в собственную. Социум стремится утвердить и упорядочить «порядок природы» и «порядок сердца». Связывая эти понятия, устанавливает общество, определяет, когда любить и ненавидеть, грустить и радоваться, воспринимать и отчуждать. Устанавливает доброе и злое, положительное и отрицательное. В результате этих процессов социум поглощает разум, душу и тело индивида, что порождает отчуждение, страх, апатию. И именно так изживают себя репрессив­ные общественные системы. Речь здесь идет не о каких-то субстанциях или природе человека, а об изменчивых исторических образованиях, складывающихся в результате переплетений и напряжения природных, общественных, коммуникативных структур, образующих мир человеческого бытия. По­этому, как считает Марков, должен учитываться подход к повседневности как массовому творчеству форм жизни, как социогенетическому процессу цивилизации, включающему порядок господства и подчинения, воспитания и образования, труда и отдыха.

В трудах Б.В.Маркова подчеркивается, что «повседневность — это правила, привычки, деятель­ность, регулируемая нормами и социальными инструментами» [26; 38].

Повседневность настолько многообразна в своих проявлениях, что в одном определении выра­зить трудно. Исследователи расходятся в понимании и определении повседневности. Это сама жизнь индивида, влияние ее на общественный строй целого государства. Стержень, направленный на со­хранение и воспроизводство жизни человека и общества, что же это за стержень? Это степень адап­тации человека, его «полезность» среди себе подобных. Человек принимает обычаи и законы челове­ческого общества, подстраивает себя под него, входит в контакт и самоутверждается, стараясь найти себя в обществе себе подобных. Данное направление во многом отражает подход к изучению повсе­дневности В.Н.Сырова. Он отмечает, что «повседневность» — это прежде всего именно способ кон­струирования реальности [27; 69], отвечающий на вопрос «как?», позволяющий при необходимости практически решить возникающие в ходе реальности проблемы. Вопрос, заключающийся в том, что при изучении проблематики повседневности исследователь отмечает, что она сама и приоритетные аспекты в ее изучении обусловливаются не характером ее самой, а решением философских вопросов, т.е. перед исследователем возникает проблема достоверности знания.

В современной российской науке история повседневности возникла на волне очевидного само- исчерпания позитивистских приемов работы с источниками и устаревания прежних объяснительных парадигм (марксистской, структуаристической), но несмотря на это, так и не смогла занять пока прочную позицию ни в университетских, ни в школьных программах.

В настоящее время не существует (и, видимо, не может существовать) универсального подхода к изучению проблем городской среды и городской повседневности в их взаимосвязи, поэтому предла­гаемые в статье авторы, как правило, раскрывают отдельные аспекты городской (жизненной) среды.

Список литературы

1. Ильин В.В. Новый миллениум для России. — М.: Изд-во МГУ, 2001. — 224 с.
2. Золотухина — Аболина Е.В. Повседневная жизнь и другие миры опыта. — М.: МАРТ, 2003. — 243 с.
3. КозловаН-.Н. Горизонты повседневности советской эпохи. — СПб.: Азбука, 1999. — 216 с.
4. ТерещенкоН.В. Современный нигилист — Л.: Изд-во «Прибой», 1925. — 96 с.
5. Забелин И.Е. Домашняя жизнь русских царей. — СПб: Азбука, 2005 — 448 с.
6.  КостомаровН.И. О жизни, быте и нравах русского народа. — М.: Просвещение, 1996. — 576 с.
7. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. — 302 с. // koob.ru.
8. Лотман Ю.А. Быт традиции русского дворянства XVII - rnH.XIX веков. — СПб.: Искусство, 1994. — 392 с.
9.  ГлазычевВ.П. Очерки истории жилищной политики в СССР 1917-41 гг. — М.: Просвещение, 2002. —108 с.
10. Фокин Т.Б. Концепт культурно-символического пространства. — М: Просвещение, 2001. — 216 с.
11. А.В.Старцев Теория повседневности // Города Сибири XVII - нач. XX веков. Вып. 2. — 20 с. // new.hist.asu.ru.
12.  Михайловский Н.К. Герои и толпа: Избранные труды по социологии: В 2 т. / Отв. ред. В.В.Козловский. — СПб.: Але- тейя, 1998 — 363 с.
13.  Гимпельсон Е.Г. Россия на переломе эпох. Осмысление XX столетия российской истории. — М.: Собрание, 2006. — 128 с.
14. Меерович М.Г. Очерки истории жилищной политики в СССР 1917-41 гг. — М.: Изд-во МГУ, 2002. — С. 159.
15. ГудковЛ.Д. Негативная личность. — М.: Новое литературное обозрение, 2004. — 816 с.
16. ЛелекоВ.Д. Пространство повседневности в европейской культуре. — СПб.: Азбука, 2002. — 98 с.
17. Беловицкий Л.В. Культурно-исторические аспекты повседневности: содержание, структура и динамика: Дис... д-ра ист. наук. — М., 2002. — 352 с.
18. Козлова Н-.Н. Горизонты повседневности советской эпохи. — СПб.: Азбука, 1999. — 216 с.
19. Побережников И.В. Переход от традиционного к индустриальному обществу. Теоретико-методологические проблемы модернирзации. — М.: РОССПЭН, 2006. — 240 с.
20.  Рыженко В.Г. Методологическое и методическое наследие золотого десятилетия и современность. — 15 с. // //ifhs.irk.ru/rigtnko1 .html.
21. Синявский А.С. Урбанизация России в XX веке. — М.: Наука, 2003. — 230 с.
22. Вишневский А.Г. Демографические процессы в социальном контексте. Электронная версия бюллетеня. Население и общество. — 416 сУ/demoscope.ru /weekly/knigi/konter/.
23.  Косякова Е.И. Повседневная жизнь Новониколаевска-Новосибирска 1919-1941 гг.: Дис... канд. ист. наук. — Омск, 2006. — 156 с.
24.  Каменский А.Б. Повседневность русских городских обывателей. Исторические анекдоты из провинциальной жизни XVII века.. — М.: РГГУ, 2006. — 403 с.
25. Пушкарева Н.Л. История новой и частной жизни. Глазами историка // Социальная история. — 2003. — № 3. — С. 26-31.
26. МарковБ.В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. — СПб.: Азбука, 1999. — 296 с.
27. Сыров В.Н. О статусе и структуре повседневности. (Методологические аспекты) // Личность. Культура. Общество. — 2000. — № 2. — 248 с.