К библейской проблеме борьбы добра со злом Михаил Булгаков обращался в течение всего творческого пути. Эта философско-религиозная проблема нашла отражение в ранних сатирических произведениях писателя, таких, как «Похождения Чичикова», «Дьяволиада», «Роковые яйца», в романе «Белая гвардия», а также в итоговом произведении художника – романе «Мастер и Маргарита».
В начале 20-х годов наиболее ярко проявился талант Булгакова в области сатиры. Вся жизнь его, по словам Паустовского, была «беспощадной схваткой с глупостью и подлостью, схваткой ради чистых человеческих помыслов… в этой борьбе у Булгакова было в руках разящее оружие – сарказм, гнев, ирония, едкое и точное слово…». Юмор и сатира ярко и самобытно проявились в творчестве М. Булгакова именно в это время, в 20-е годы, когда сатирикам и юмористам больше всего доставалось от «напостовской критики», которая по своему невежеству ставила знак равенства между отрицательными героями и самим автором. Именно такие невежественные утверждения и сыграли роковую роль в оценке булгаковской сатиры. Многие из критиков усматривали в творчестве Булгакова стремление развенчать советский строй, оболгать людей, строящих новое общество. Произошел разрыв в понимании определенных эстетических категорий.
Люди, занимающиеся литературой, по разному понимали и трактовали проблемы гуманизма, сатиры, сознательного и бессознательного в человеке. Как будто художник, обличающий средствами сатиры отрицательное в нашей жизни, лишен устремлений к добру и свету! Он потому и направляет разящий меч смеха, иронии, сарказма против негативных явлений, что хочет искоренить их, привлечь на борьбу с ними все силы общества.
С 1921 года М.А. Булгаков жил в Москве, которая, как и вся страна, переходила к эпохе НЭПА – парадоксальной, острой, противоречивой. Суровая пора военного коммунизма уходила в прошлое. Эпоха бурлила («Москва – котел, в нем варят новую жизнь. Это очень трудно. Самим приходится вариться – «Столица в блокноте»), выплескивая на поверхность предприимчивого скоро богача «нэпмана» и стяжателя «спеца», норовивших в этой толчее и сутолоке едва складывающегося нового мира урвать кусок покрупнее». Перо Булгакова спешило запечатлеть быстро текущую невероятную, неповторимую действительность. Оно откликалось сатирическими штрихами в очерках и фельетон, целыми сатирическими произведениями, такими, как «Похождения Чичикова», по объему – рассказ, по насыщенности – маленькая повесть.
В «Поэме в десяти пунктах с прологом и эпилогом» М.А. Булгаков впервые создает образ дьявола. Но в ней «шутник – сатана» еще находится в «царстве теней», а не на улицах Москвы. И только в 1923 году, когда Булгаков начинает работу над романом «Белая гвардия» и одновременно пишет первую из трех сатирических повестей, в его творчестве появляется мысль о вторжении сатаны в реальную жизнь людей, а, следовательно, вместе с нею – и апокалиптические мотивы. Ибо Откровение святого Иоанна Богослова, где изображена небесная война между силами добра и зла, сказано: «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый Диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним». (Откровение святого Иоанна Богослова 12, 9). Причину же обращения Булгакова к столь хорошо известному библейскому сюжету необходимо искать в общественно – социальной жизни страны.
«Похождения Чичикова» – это сатира не столько на «гримасы нэпа», сколько на то общее разрушение нравственных и моральных устоев, которое произвела революция. Булгаков при создании рассказа учитывал следующую характеристику революционной стихии, данную философом Н.А. Бердяевым в статье «Духи русской революции»: «По-прежнему Чичиков ездит по русской земле и торгует мертвыми душами. Но ездит он не медленно в кибитке, а мчится в курьерских поездах и повсюду рассылает телеграммы. Та же стихия действует в новом темпе. Революционные Чичиковы скупают и перепродают несуществующие богатства, они оперируют с фикциями… они превращают в фикцию всю хозяйственно – экономическую жизнь России.… Многие декреты революционной власти совершенно гоголевские по своей природе…». Булгаков и создал свой рассказ как стилизацию, почти имитацию Гоголя: название произведения, имена персонажей, пестрящий гоголевскими выражениями язык. Булгаков был одним из первых, кто так решительно заговорил об уродствах нового быта и о пришедших на смену старым устоям и законам «чертовщине». Ее–то и изображает писатель в «Дьяволиаде».
Даже название данного произведения указывает на то, что сложившиеся условия не просто уникальны: в них могут происходить самые «обыкновенные» на первый взгляд события, разрешенные официально, но именно они-то и должны представляться нормальному человеку явлением аномальным, сверхъестественным, иными словами, «Дьяволиадой». Конечно, писатель не фотографирует, а творчески преображает жизнь ради выявления истины. В «Дьяволиаде» автор хотел показать трудность борьбы с бюрократической машиной. Человек, попавший в зависимое от нее положение, становится винтиком, жалкой игрушкой. М.Булгаков не отрицает и роли случайности, которая зачастую помогает ему создавать острейшие сатирические ситуации, например, выдача жалованья работникам Спимата продуктами производства, то есть спичками.
В повести писатель создает такой мир, где все смешалось, перепуталось в процессе становления новых форм управления. Снова маленький человек – в центре сюжета. Он всеми способами пытается восстановить справедливость, но куда бы он не обратился, всюду сталкивается с непониманием того, что хочет. Без документа человек – ничто, он утрачивает свою независимость, не может быть самостоятельным. Революция еще ничего не изменила. Она, сломав государственный аппарат, во многих отношениях следовала старым принципам управления. Люди даже еще не успели отвыкнуть от употребления слова «господин»: старое было близко, привычно. Развито было чинопочитание, подхалимство, страх за свою будущность. Боится Пантелеймон Скворец («Тсс! – змеей зашипел Скворец, что вы?) – Он нырнул, спрятался в гроссбухе и прикрылся страницей». В страхе пребывает Гитис. Все канцелярские испытывают ужас при одном имени нового заведующего Кальсонера, действительно, отдаленно напоминающего дьявола.
Многое смешит в этой «дьяволиаде», но горек этот юмор: снова маленький человек испытывает страшные мучения и страдания от безысходности своей судьбы. Ему ничего не нужно. Только бы оставили его в покое, дали бы возможность жить и работать по мере его способностей. Он уже не хочет доказывать свою правоту, не стремится к восстановлению справедливости и встречи с Кальсонером, ни с бородатым, ни с бритым. Коротков отказывается от Спимата, от всего, что было так привычно:
«Только ты уж меня, болезненно размышляет Коротков, пожалуйста, оставь в покое. Кот ты или не кот, с бородой или без бороды, ты сам по себе, я сам по себе…».
Михаил Булгаков как раз работал в это время в газете, и ему приходилось читать много писем с мест. Они и давали писателю темы для разящих фельетонов, от которых «редактор хватался за голову, а коллеги по редакции падали от хохота». От фельетонов по частным поводам Булгаков стал переходить к сатирическим обобщениям, стремясь изобразить не задворки жизни, а ее передовой фронт, где наиболее активно шли преобразования, велась борьба против имевших еще место хаоса, неразберихи и многого другого, нашедших отражение в «Дьяволиаде».
Коротков никак не может приспособиться и зажить новой жизнью. Везде встречают его недоразумения и сложности. Его выгнал с работы человек, которого на следующий день самого уволили. Все могло бы поправиться для Короткова, но на его беду, у него украли документы. Милиция не может их выдать без «домового», а тот умер. И куда бы герой не пошел, его всюду принимают за другого. Он Коротков, а другие считают его Колобковым. Царящая в учреждениях неразбериха, бестолковая спешка и абсурдные коллизии добили его. Ему уже мерещится всякая чертовщина: будто бородатый Кальсонер превратился в кота и выпрыгнул в окошко, спасаясь от него. И тут уж начинают происходить совсем странные события, маловероятные и в то же время художественно мотивированные. Герой настолько ошеломлен, издерган, что многое из того, что кажется ему, является плодом его помутневшего сознания. И действие развивается так, что перед нами то реалистически точные картинки, то все искажено, сдвинуто, деформировано, фантастично. В поисках бюро претензий он побывал во многих комнатах, кабинетах, столкнулся со многими людьми, которые принимали его за другого, требовали от него того, чего он дать не мог. Один, увидев его, радостно приветствует в надежде, что Коротков даст хорошие очерки и статьи; другой выказывает тревогу, как бы Коротков не перехватил у него, видимо, выгодную командировку; третий «страшный Дыркин» сначала «рявкает» на Короткова, а потом, при виде своего начальства, «лицо Дыркина мгновенно покрылось улыбковыми морщинами». И на глазах Короткова «страшный Дыркин», наводивший жуть на своих подчиненных, превратился в добряка, в жалкого и заикающегося маленького пухлого человечка, униженного и оскорбленного высоким начальством.
Стоило Короткову, наконец, найти то злополучное бюро претензий, как началось «опять что-то». Царящая в этом учреждении неразбериха, бестолковая спешка добили его, непривычного к этой учрежденческой сутолоке. Все стало представляться Короткову сквозь мутную пелену разорванного сознания. Одно доставляет ему некоторое удовлетворение – раз нет документов, раз он «неизвестно кто», то его ни арестовать, ни женить нельзя: «Может быть, я Гогенцоллерн». Документы украли, но нет никакой возможности их восстановить. Бедный Коротков умоляет дать ему их, готов руки целовать, лишь бы выправили «какой ни есть документик», без которого он никто, не мыслит себе жизни:
«Верните документы. Священную мою фамилию. Восстановите… умоляю тебя, дай документы…». Все сдвинулось в сознании несчастного Короткова, кажется ему ужасным, непонятным. Весь мир с его спокойствием и надежностью стал для него призрачным, таким, что «муть заходила по комнате и окна стали качаться».
Все кончается крахом: Короткову мерещится погоня, мчатся за ним оба Кальсонера, цилиндры, канделябры, люстриновый старичок, словом, все, кто, так или иначе, стоял на пути к его спокойствию, утверждению справедливости. С криком
«Лучше смерть, чем позор!» несчастный бросается с крыши многоэтажного дома: «… кровяное солнце со звоном лопнуло у него в голове, и больше он ровно ничего не видал».
Так кончается повесть. И тот конец, как, впрочем, и все произведение, заставляет читателя размышлять над тем, что в человеческом бытии дурно, против чего надо бороться. Ведь такие как Кальсонер, а позднее, некто Рудольфи в «Театральном романе» и Воланд в «Мастере и Маргарите» должны были и могли появиться только среди неразберихи и «чертовщины», существующих в реальной жизни страны.
Апокалипсическими мотивами проникнута и вторая сатирическая повесть Булгакова – «Роковые яйца», работа на которой, как и над «Дьяволиадой», велась во время написания «Белой гвардии».
Сюжетная канва повести «Роковые яйца» очень проста и перекликается с сюжетами многих научно-фантастических романов Г.Уэллса (о чем в повести есть прямые указания). Она поражает смелостью авторской фантазии и обилием весьма рискованных частных заявлений и сатирических выпадов.
Весь свой рассказ о близком будущем Булгаков ведет, смеясь, покалывая сатирическими выпадами не только литераторов и театральных деятелей, как Эренбурга (Эрендорга) и Мейерхольда, но и ответственных лиц в кремле, правда, безымянных, и даже весьма грозные организации. Все подобные шпильки не идут, однако, ни в какое сравнение с сатирическим зарядом, который несет в себе главное в повести событие – открытие известнейшего ученого профессора Владимира Игнатьевича Персикова. Внешне и это событие не более чем шутка художника. Настраивая для работы микроскоп, Персиков случайно обнаружил, что при движении зеркала и объектива возникает какой–то красный луч, который как вскоре выясняется, оказывает удивительное воздействие на живые организмы: они становятся невероятно активными, злыми, бурно размножаются и вырастают до огромных размеров. Но гениальное изобретение Персикова в условиях большевистской России приводит к неразберихе и чертовщине, которая ассоциируется с концом света.
Началось все с бытового недоразумения. «Вечная кутерьма, вечное безобразие, «какое-то неописуемое безобразие», в результате которого перепутали адреса с яйцами: профессору вместо змеиных грудами везли «эти куриные яйца», а Рокку вместо груды куриных привезли только три ящика яиц.
События развиваются стремительно. Когда Персиков догадался об ужасной ошибке, было уже поздно: в районе Смоленска творилось «что-то чудовищное». Рокк вместо кур вывел змей, а они дали такую же самую феноменальную кладку, как лягушки». Змеи двинулись на Москву. Ничто не могло их остановить. Гибель грозила всему государству. Притихла Москва, а затем началась безумная паника, пожары, мародерство. В результате учиненного разъяренной, неуправляемой толпой погрома сгорает Институт, занимающийся лабораторным выведением «новой жизни», разбита камера, породившая злополучный красный луч, убит и растерзан толпой сам экспериментатор – профессор Персиков, а вместе с ним Панкрат и прислуга Марья Степановна. И только традиционный русский мороз, разразившийся чудесным образом «в ночь с 19-го на 20-е августа 1928 года» («морозный бог на машине» иронизирует Булгаков в названии XII главы повести), спасает Россию от катастрофы ужасного масштаба. Гигантские пресмыкающиеся, подобно древним динозаврам мезозойской эры, вымерзли на подходе к Москве. «Были мертвы» бесчисленные змеиные, крокодильи и страусовые яйца, покрывавшие «леса, поля, необозримые болота» Советской России.
В сюжете «Роковых яиц» множество самых невероятных событий и случайных стечений обстоятельств. Это и невесть откуда взявшийся куриный мор, и нечаянное открытие Персикова, и путаница с яйцами, и восемнадцати градусный мороз в августе, и то, что ни куриная чума, ни нашествие гадов не распространились почему-то за пределы страны, и многое другое. Автор словно специально нагнетает такие случайности, не заботясь о том, чтобы они были сколько-нибудь правдоподобны. Но за аллегорическими образами и картинами нетрудно рассмотреть события реальные или, по крайней мере, вполне возможные.
«Роковые яйца» – это не просто сатира, а предостережение от чрезмерного увлечения давно, в сущности, открытым красным лучом, или, иначе говоря, революционным прогрессом, революционными методами строительства новой жизни. Они не всегда и не во всем идут во благо народу, утверждал писатель, а могут быть чреваты катастрофически тяжелыми последствиями, потому что пробуждают огромную энергию в людях, не только мыслящих, честных и сознающих свою ответственность перед народом, но и невежественных и бесчинных. Порою таких людей этот процесс возносит на огромную высоту, и уже от них немало зависит его дальнейший ход. Самое горькое было в том, что Булгаков не ошибся даже в сроках. Именно в 1928 началось общенародное бедствие, которое именовалось всеобщей коллективизацией сельского хозяйства и ликвидацией кулачества как класса, и нанесло стране огромный урон.
В России действительно произошел апокалипсис, от которого предостерегал М.А. Булгаков в своей сатирической повести «Роковые яйца».
Таким образом, все три сатирических произведения М.А. Булгакова, написанные в 20-е годы, проникнуты апокалипсическими мотивами, так как установившаяся в России советская власть отождествлялась писателем с дьявольской властью, а происходящие при этом события – с картинами и пророчествами апокалипсиса.
Используя сатиру, Булгаков высмеивает многие жизненные сферы послереволюционной России: предприимчивых дельцов времен НЭПа («Похождения Чичикова»), чиновничий аппарат («Дьяволиада»), невежество и самоуверенность представителей новой власти («Роковые яйца»). Но не только сарказмом и иронией проникнуты булгаковские произведения. Их страницы передают тревожные авторские раздумья о судьбах России, интеллигенции, о людях, наделенных властью, и об их нравственном обнищании.
ЛИТЕРАТУРА
- Агеносов В. В. Трижды романтический мастер: Проза Михаила Булгакова // Агеносов В. В. и др. Литература народов России XIX–XX веков. М., 1995.
- Булгаков М.А. Собр. соч.: В 10 т. / Сост., предисл., подг. текста В. Петелина. М., 1995–2000.
- Тарасов А.В. М. Булгаков и кинематограф. Опыт соприкосновения // Дни Андрея Тарковского на Ивановской земле. Сборник материалов научнопрактической конференции «Дни Андрея Тарковского на Ивановской земле». Иваново, 2002. С. 146 – 153.
- Белая Г.А. История в лицах. Из литературной критики 20-х годов. – Тверь, 2003.