Способы обеспечения исполнения обязательств в казахском обычном праве

Сведения об авторе. Фоминых Вадим Владимирович доцент Восточно-Казахстанского государственного технического университета им. Д. Серикбаева, Усть-Каменогорск, Казахстан

Аннотация. В статье рассматриваются способы обеспечения исполнения обязательств в казахском обычном праве. Автор дает обзор современной литературы по данному вопросу. Приводится классификация поручительств и договоров в казахском обычном праве, рассматривается институт заложничества как гарантии верности каким-либо обязательствам. Автор делает вывод о том, что существовавшие у казахов способы обеспечения исполнения обязательств использовались в интересах имущих слоев казахского общества, а в дальнейшем также и в интересах царских колонизаторов, что содействовало усилению эксплуатации бедневших и разорявшихся трудящихся масс.

В обычном праве казахов неисполнение обязательства считалось бесчестным поступком, недостойным порядочного человека: «Кто не сдерживает слово – у того нет совести; у кого нет совести – у того нет бога» (2, с. 442). Человек, не исполнивший обязательство, именовался ненадежным, не сдерживающим обещания или лгуном. Неплатежеспособному должнику, особенно в том случае, если причина его несостоятельности признавалась неуважительной, присваивалось прозвище «борышкор», т.е. «задолжавший кругом». Вместе с тем неисполнение обязательства влекло за собой не только моральное осуждение, но и весьма суровые принудительные меры.

В современной казахстанской литературе обозначилась тенденция идеализировать обычное право казахов: в частности, заявляется, что оно «обеспечивало социальное благополучие» всего кочевого социума, «выражая волю и интересы не только и не столько привилегированных групп, но и большей части рядовых членов казахского общества» (4, с. 93). При этом упускается из виду, что казахское общество (хотя оно и сохраняло в себе многочисленные патриархальные формы) было подвержено значительной социальной

дифференциации и стратификации, в связи с чем «обычай родовой взаимопомощи, когдато носивший действительно демократический характер подлинной поддержки и выручки членами родовой общины друг друга, в условиях классового расслоения общества стал односторонне выгодным для… богатых скотовладельцев» (10, с. 197). В такой обстановке способы обеспечения исполнения обязательств (договорных, внедоговорных, деликтных) становились средствами эксплуатации, закабаления и порабощения общинников, приводили к попаданию их в зависимость или полузависимость от экономически господствующего класса. Так, раскладка долгов на сородичей (являвшихся потенциальными наследниками жены, а в случае бездетности – и всего имущества должника) осуществлялась обычно, если дебитор был влиятельным лицом (6, с. 115), и ложилась тяжким бременем на рядовых общинников, вела к их обеднению и разорению. Кредитору предоставлялось право взыскать в свою пользу все имущество (в первую очередь, скот) не сумевшего добиться сбавления долга несостоятельного дебитора, за исключением юрты, тагана, чашек, ложек, постели и необходимой мужской и женской одежды. Номады, лишенные минимального количества скота, теряли возможность самостоятельно вести хозяйство и обеспечивать свое существование, что открывало богатым скотовладельцам поистине безграничные просторы для эксплуатации разоренных общинников.

«Ввиду нарастания имущественной дифференциации в номадном обществе более обеспеченные скотоводы постепенно отпочковывались от попавших в беду обнищавших родичей, временами ставя их в сложную ситуацию» (11, с. 267). Родственники могли отказаться оплачивать долги малоимущих и неимущих соплеменников, предпочтя отдать лицо, не заплатившее своевременно долг и не имевшее возможности платить по отсрочке (если таковая, конечно, предоставлялась), в работники кредитору (если тот не прибегал к процедуре прощения долга) для зарабатывания долга. Такая же участь грозила лицу, промотавшему вверенный кем-либо для промена скот или иной товар и лишенному возможности возместить верителю товара его стоимость. При этом к неплательщику могли применяться меры физического воздействия (сажать в яму, в летнее время оставлять обнаженным под палящим солнцем с привязанными врозь руками и ногами, а зимой опускать по пояс в прорубь или выставлять связанным на мороз). Вместо себя неисправный должник мог до трех раз отдавать в работники или в услужение своих сыновей, как несовершеннолетних, достигших восьмилетнего возраста, так и неотделенных совершеннолетних. Так, если заемщик, пользовавшийся молочным скотом, не смог вернуть его заимодавцу с полагавшимся в таком случае приплодом, то он «в неимении оного должен дать прислугу» (2, с. 81). Работники и слуги были юридически неполноправны: по законам Тауке они, как и рабы, не допускались к свидетельству в суде. Формально правовые обычаи оговаривали срок «работничества» выплатой или отработкой долга (15, с. 159). В одном из вариантов сказки о бие Едыге, жившем во второй половине XVIII в., рассказывается о пяти очень бедных братьях. Когда козы старших братьев потравили ниву соседа, они переложили вину на младшего, который, несмотря на малозначительность проступка, вынужден был пойти на четыре года в работники к владельцу нивы. Если же долг оказывался неоплатным, то должник навечно становился рабом кредитора (7, с. 30), в то время как рабовладелец имел возможность расплатиться за долг принадлежащим ему невольником. К долговому рабству приводило непризнание сроков уплаты или отработки долга богатыми скотовладельцами или же удлинение этих сроков «до бесконечности новыми фиктивными долгами» (15, с. 159). Известны факты отдачи нищавшими родителями в неволю за долги как собственных, так и усыновленных или взятых под опеку осиротевших детей (не только мальчиков, но и девочек), а также продажи и перепродажи детей третьим лицам, в том числе, за пределы Казахстана, чтобы «выплатить долги многим людям» (15, с. 185), хотя формально правовыми обычаями продажа природных казахов запрещалась. Искоренение рабства в Казахстане осуществилось только благодаря России, предпринявшей в 1822 г. попытку ограничения рабства (по «Уставу о сибирских киргизах» приобретение новых рабов запрещалось), а в 50-х гг. XIX в. перешедшей к политике его полной ликвидации.

В 1803 г. на собрании знати «аксуйек» и «карасуйек» Младшего жуза был выработан т.н. «обет», в котором препоручалось перетасовать бедных, не имевших пристанища казахов по разным родовым единицам. В результате такой перетасовки за бедняков, которые имели долги и были не в состоянии по ним расплатиться, отвечал «лучший в роде» из «начальников или управляющих им» (8, с. 155). Разумеется, социальные верхи, удовлетворявшие кредиторов, действовали отнюдь не бескорыстно и не из гуманных побуждений, а для того, чтобы бедняки были ими «к чему-нибудь употреблены» (8, с. 154). Как отмечал по этому поводу Я. Гавердовский, «киргизцы [казахи] бедные, с малыми семействами, вступают обыкновенно в аул под покровительство старейшины и для снискания себе безопасности должны угождать своим покровителям, перенося иногда насилия» (8, с. 127). Одним из следствий процессов закрепощения общинников, ограничения их правоспособности являлось значительное умножение прослойки лично зависимых людей – толенгутов, находящихся «потомственно» у своих покровителей. В том случае, если у толенгута недоставало «на расплату с кем-либо скота», то долг выплачивался его покровителем (султаном или иным влиятельным лицом) и другими толенгутами (7, с. 49). Такие толенгуты, как и их потомство, обязывались служить своим султанам, стремившимся «низвести их на степень обыкновенных рабов – кулов» (7, с. 55).

В кочевом обществе казахов своеобразным способом обеспечения исполнения обязательств являлась барымта (как указывал Ч. Валиханов, одной из причин барымты мог быть неуплаченный долг), возникавшая, в частности, из-за слабости «суднополицейских мер против несостоятельных должников» (2, с. 118). На практике барымта, организаторами которой часто выступали привилегированные слои общества, нередко не достигала намеченных целей и «служила источником обогащения знати за счет разорения общины» (6, с. 117-118), а порой и неудачливых представителей господствующего класса.

Наряду с вышеназванными способами обеспечения исполнения обязательств адатное право знало договоры поручительства и залога, являвшиеся дополнительными (акцессорными) договорами, подкреплявшими основной договор. Заключать договоры и принимать на себя обязательства могли только лица мужского пола, достигшие совершеннолетия (15 лет), исключая невыделенных членов семьи, т.е. не ставших самостоятельными кибитковладельцами, и лиц, находящихся под опекой, включая слабоумных и сумасшедших. Договоры заключались преимущественно в устной форме. Договоры могли заключаться как в присутствии свидетелей, так и без таковых. Избегать свидетелей могли доверяющие друг другу стороны, ограничивавшиеся лишь словесным обещанием исполнить то или иное обязательство. Если же кредитором был вчинен иск должнику, при условии, что последний «в долгу запрется, а порук и свидетелей не было» (2, с. 79), то спор разрешался через присягу (подтвердительную или очистительную), приносимую посторонним влиятельным лицом. Со временем бессвидетельная процедура заключения договоров была значительно потеснена становящейся общеупотребительной практикой заключения договоров в присутствии свидетелей (от одного до трех): договаривающиеся стороны читали бату (благословение), обещали свято исполнить договор, объявляли о его содержании, а затем угощали свидетелей мясом. В маловажных договорах вышеупомянутое прочтение сопровождалось простым рукобитием (рукопожатием, «колшы»), а в более важных – какой-нибудь клятвой, например: «Да проклянет бог того из нас, кто изменит своему слову» (2, с. 437), либо договаривающиеся произносили определенную форму, держа на голове камень (этот обряд назывался «тас койыскан», т.е. «класть камень»), или же вкушали хлеб-соль («нан-туз»). Два последних обряда по своему юридическому значению приравнивались к даче присяги. Лишь с присоединением Казахстана к России стали появляться письменные договоры, но в связи с неграмотностью или малограмотностью подавляющего большинства населения их доля была невелика.

Достоверная информация о времени появления договора поручительства отсутствует. В имеющихся записях законов хана Тауке институт поручительства не упоминался. В частности, от должника не требовалось представление поручителя при заключении договора ссуды скотом (наиболее употребительного у казахов). Говорится лишь, что «передержатель» предоставлял присягу в том, что взятый им в пользование скот был возвращен владельцу с приплодом без утайки (13, с. 320). Распространенность института поручительства в значительной степени обуславливалась развитием товарообменных операций. Еще в письме генерал-губернатора Симбирского и Уфимского наместничеств барона О.А. Игельстрома президенту коммерц-коллегии графу А.Р. Воронцову от 24 февраля 1787 г. рекомендовалось, чтобы казахские ханы, султаны, старшины ежегодно поручались пограничному начальнику за то, что подвластное им население не будет заграждать путь торговым караванам и разграблять их. Ощутительное развитие поручительство получает в Букеевской орде, тесно соприкасавшейся с русским населением. Намеревавшееся обогатиться российское купечество, заинтересованное в прибыльных для себя сделках с доверчивыми и неискушенными в торговой деятельности казахами, настоятельно советовало хану Джангиру принять «на себя ответственность за все долги, которыми обяжутся киргизы [казахи]» (12, с. 87), что возымело свое действие. В составленных ханом правилах торговли предполагалось, что он «обязывается, по предварительной сделке купца с подвластным ему ординцем, в случае, если последний не имеет наличного скота или денег, давать первому расписку за своим ручательством. Если бы киргизец и не явился для уплаты в срочное время, без всякой проволочки платит хан» (9, с. 239). Разумеется, покровительственная, поощрительная политика прижимистого и предусмотрительного хана оборачивалась разорением трудящихся, из которых Джангир с помощью своих мытарей выколачивал весьма обременительные налоги. Дальнейшему распространению поручительства внутри степи способствовало развитие разъездной торговли. И здесь в роли поручителей зачастую выступали должностные и «почетные» лица, нещадно эксплуатировавшие местное население. Торговцы сбывали казахам свои товары по завышенным расценкам, выменивая их на скот и т.н. «мертвые вещи» (кошмы, выделанные шкуры, козлиную шерсть, меха, мерлушки, арканы и др. изделия, как правило, грубые и малоценные). «По неимению... избытков» (2, с. 111) и недостатку денежных средств у основной массы населения товары нередко отдавались в долг с рассрочкой «с условием уплатить за них в назначенное время, в исполнении чего должник обязан представить поручителей» (2, с. 104). Продажа в долг была выгодна торговцам и крайне невыгодна покупщикам, т.к. предусматривала «нарост… скотом или чем другим» (2, с. 144): например, если продавец отдал весной какую-либо вещь в долг под кургашка (ягненка), то осенью он должен был получить большого барана. Если покупатель оказывался в бедственном положении и не был в состоянии уплатить долг в установленный срок, то кредитор требовал исполнения обязательства от поручителей, с которых «процентов не полагается» (2, с. 105) вне зависимости от продолжительности просрочки уплаты долга.

Поручительство допускалось во всех известных казахскому обычному праву видах договоров, касавшихся «долгового имущества» («борышты мал»), как именовались предметы гражданских сделок по торговле, займу, найму и т.д. Уже к середине XIX в. становится типичной нижеописанная ситуация: «трудно найти взрослого киргиза [казаха], который не был бы кому-нибудь должен, или не замешан в поручательстве у других, или не имел бы сам должников» (2, с. 117). При отдаче скота в ссуду договор поручительства заключался на годичный или полугодовой срок в присутствии не менее двух свидетелей (поручительство обычно не требовалось, если долг не превышал 10 баранов, или заимодатель был известен честностью). Если договор поручительства заключался без свидетелей, а одна из сторон стала «отрекаться» от того, что она ручалась «по ком в платеже иску», то она обязывалась представить за себя присягу «достойного» человека (2, с. 80). Если продолжительность действия поручительства при заключении договора не была точно оговорена, то поручитель отвечал перед кредитором до тех пор, пока не было выполнено первоначальное обязательство. Вознаграждение за поручительство не подразумевалось, если оно не оговаривалось особо при заключении сделки. Поручитель (кепиль) всегда выбирался должником из числа зажиточных людей, но при этом он обязательно должен был пользоваться доверием и кредитора, которому предоставлялось право по своему усмотрению отклонить не устраивавшую его по каким-либо причинам кандидатуру поручателя, например, если таковой не был достаточно состоятельным. Беднякам не всегда удавалось найти «благонадежного по себе поручителя» (2, с. 117), т.к. богачи, не желавшие рисковать своим имуществом, неохотно соглашались быть порукой у бедных казахов, не имевших зажиточных родственников. Поэтому в случае бедности поручаемого то или иное лицо могло согласиться стать поручителем лишь при условии получения от кредитора в качестве возмещения с 10 баранов – одного, со 100 – десяти и т.д.

Казахскому адату были известны два вида поручительства:

1. поручитель (называвшийся в данном случае зор-кепиль, т.е. «большой поручитель») ручался за своевременную уплату долга или исполнение иного обязательства дебитором и был обязан, в случае неисправности должника по каким бы то ни было причинам, сам рассчитаться с кредитором к условленному сроку;
2. поручитель брал на себя обязательство разыскать и доставить должника к установленному сроку, выступая в роли гаранта, что должник никуда не скроется, и исполнял требуемые от поручаемого действия только в том случае, если не сумел обеспечить доставление в срок должника, уклонявшегося от погашения задолженности.

Поручитель мог нести ответственность за исполнение договора как полностью, так и в части. Если в договоре отсутствовало условие, в какой именно части поручитель принимал на себя ответственность за неисполнение должником обязательства, то он считался поручившимся за исполнение всего договора полностью. Если должник вел свои дела таким образом, что это угрожало ему несостоятельностью (например, если взявший в ссуду скот или иное имущество пользовался им так, что оно должно было придти в полную негодность), то поручитель имел право требовать через суд, чтобы должник либо исполнил обязательство немедленно, до истечения назначенного срока, либо внес поручителю ту сумму, в которой он ответствовал. Поручитель, исполнивший обязательство за неисправного должника, был вправе взыскать с него все убытки и расходы (регрессное требование). Если же регрессат не был в состоянии уплатить регрессанту требуемую сумму, то это грозило ему, как говорилось выше, закабалением. Подобная судьба ждала и оказавшегося несостоятельным поручителя. Если по одному и тому же обязательству имелось несколько поручителей, то при отсутствии в договоре особого условия они несли ответственность равномерно. Если один из поручителей обеднел и оказался несостоятельным, то другие сопоручители за него субсидиарно не отвечали. Ответственность поручителей прекращалась по истечению срока договора и исполнению основного обязательства (в случае возобновления того же договора между теми же сторонами требовалось согласие снова быть поручителями) либо со смертью поручителя.

Издавна казахам был известен институт заложничества как гарантии верности каким-либо обязательствам, обеспечения точного их исполнения. Например, в XVIII в. из казахского населения брались заложники при предоставлении разрешения перепускать на зимовку табунщиков со скотом через Иртыш на российскую сторону, в займища «в залог постоянства», чтобы казахи «никаких шалостей не чинили» (5, с. 99). Постепенно для обеспечения выполнения условий договоров в виде залога стало приниматься движимое имущество (в казахском языке для обозначения понятий «залог» и «заложник» используется один термин – «аманат»). Заклад был известен казахским торговцам, торгующим с русскими купцами. Из инструкции командующего Отдельным Сибирским корпусом генерал-майора С. Киндермана командирам крепостей от 27 марта 1748 г. о порядке ведения торговли с чужестранным купечеством и, в том числе, с «киргис-кайсаками», следовало, что у торговцев, приезжавших торговать на гостиные дворы в Семипалатной и Ямышевской крепостях и не имевших возможности заплатить «пошлинную часть», полагалось «брать… под заклад товаров столько, чтоб против исчисленной пошлины стоило, и за таким закладом торг им позволять» (1, с. 377). В материалах по казахскому обычному праву договор заклада упоминается впервые в «Сборнике киргизского обычного права», подготовленном неизвестным составителем и опубликованном в конце XIX или даже в начале ХХ в. Однако сведения о залоге движимости содержатся и в более ранних записях адата, в частности, в «Собрании киргизских законов…», относящемся к 1824-1825 гг.

В соответствии с казахскими обычно-правовыми нормами закладывать можно было любое движимое имущество. Оценка заложенного имущества производилась по соглашению сторон, причем присутствия свидетелей при этом не требовалось. Заклад считался совершенным с момента фактической передачи имущества. Закладоприниматель не имел права пользоваться имуществом, но должен был хранить его в целости и сохранности как свое собственное (что напоминало римский пигнус). Если залогоприниматель «запирался» в том, что он брал в залог скот или иные вещи, то залогодатель обязан был предоставить присягу посторонних лиц. Если залогодержатель истрачивал, продавал или иным способом отчуждал заложенное имущество до наступления условленного срока, то он терял право на получение долга и, кроме того, должен был уплатить залогодателю стоимость имущества по оценке, а если при продаже было выручено больше, то всю вырученную сумму. Если у залогодержателя закладная вещь была украдена, притом что собственное его имущество осталось нетронутым, он должен был предоставить присягу, а если он не доставил таковую, то уплачивал «за всю поклажу без штрафу» (2, с. 76). Если залогодержатель испортил вещь по своему небрежению, он обязан был вернуть залогодателю ее полную стоимость, а тот, в свою очередь, возвратить долг. Закладодержатель не отвечал за утерю, уничтожение или порчу имущества в целом или в части, произошедшие не по его вине (от стихийных бедствий или иных неотвратимых причин), если он немедленно заявил об этом властям, почетным лицам или старшим родственникам, но при этом терял право на получение долга. Так, залогодержатель не нес ответственности за утрату заложенного скота, сдохшего от болезни, если он своевременно дал знать об этом посторонним лицам. Если закладное имущество «сгорит неумышленно и при заложении было условие», по которому приниматель и полагатель залога при свидетеле договорились, что первый с последнего более данного имущества не должен был взыскивать, то залогодатель освобождался от платежа долга, а убыток обращался на счет залогодержателя (2, с. 77), но если имущество сгорело от небрежения принимателя, то он обязан был заплатить его стоимость. При отсутствии свидетелей сгорания вещей и возникновении спора между сторонами, за них должна быть принята присяга. Если закладчик не исполнял обязательство по договору в установленный срок, то залоговое имущество переходило в собственность закладодержателя. Если залог не был выкуплен в условленный срок, а его стоимость превысила сумму «одолжения», то залогодержатель удовлетворялся из стоимости залога только на данную сумму, а остальное должен был возвратить залогодателю; если же залог стоил меньше одалживаемой суммы, тогда залогодатель обязывался доплатить залогодержателю. Роль залога в Казахстане возрастала по мере развития торгового и ростовщического капитала, зарождавшегося в недрах товарного производства и товарообмена. Кабальные формы торговли и ростовщичество, маскируемое под помощь обедневшим общинникам (продажа товаров в долг и предоставление ростовщиками ссуд под высокие проценты под залог скота), вели к дальнейшему разорению казахских кочевников, углублению их эксплуатации: «За отсутствием конкуренции цены на все продукты были необычно взвинчены, а под кредитной сделкой проводилась чисто ростовщическая пожива» (14, с. 154).

По причине слабой разработанности в кочевом обществе правоположений, касающихся прав на владение и пользование землей, залог недвижимого имущества возник позже, чем залог движимости. Поскольку землепользование носило захватный характер, то узурпация имущими слоями общества пастбищных угодий осуществлялась без их закрепления в частную собственность (6, с. 88). Однако зимой концентрированные общины раздроблялись на более мелкие хозяйственные единицы – «минимальные» общины и даже отдельные домохозяйства, стремившиеся обособить и закрепить за собой лучшие кыстау (сохранившие хороший травяной покров, защищенные от буранов, вьюг, снеговых заносов и т.д.), представляющие наибольшую ценность для кочевников ввиду ограниченности кормовых ресурсов в холодное время года. На зимовых стойбищах стали возводиться землянки и карды (плетни, загороди, хлева) для скота, таскора (каменные ограды для загона), жилые постройки. Российские власти желали, чтобы кочевники доставляли им «меньше… опасности и беспокойств», и потому указом Коллегии иностранных дел от 21 марта 1762 г. предполагалось «знатнейшим киргизским [казахским] старшинам, в недальнем от линии расстоянии, построить «хоромы», а для мелкого скота и лучших лошадей – крытые сараи и тем приучать их к таким постройкам» (8, с. 455-456). Перечисленные выше обстоятельства благоприятствовали тому, что зимовочные местности с находящимися на них строениями с XVIII в. начали переходить в частное владение, благодаря чему стал возможен залог зимовок. В случае неисполнения должником обязательства заложенная зимовка переходила во владение и пользование кредитора до выкупа ее должником. Если же должник не выкупил зимовку в течение десяти лет, то она переходила в собственность кредитора. Однако процесс перехода зимовок в частную собственность был далек от завершения и к моменту окончания присоединения Казахстана к России: отношения землевладения и землепользования отличались неурегулированностью и непрочностью (14, с. 182). Многие аулы, не говоря уже об отдельных семействах, не имели еще постоянных зимовочных мест (3, с. 304, 346).

Что же касается таких способов обеспечения исполнения обязательств как неустойка и задаток, то нормами обычного права они практически не были разработаны (исключение составлял каргыбау, т.е. задаток, преподносимый родными жениха родным невесты, скреплявший их взаимную договоренность о предстоящем сватовстве, если учесть, что брак у казахов представлял по существу торговую сделку). Как явствует из материалов по казахскому обычному праву, изданных Семипалатинским областным статистическим комитетом в 1886 г., в сделках между собой казахи вообще не знали задатков и неустоек, а встречались они «только в сделках с русскими или татарами» (2, с. 362). Известно, что российские торговцы, сбывая казахам товары худшего качества, вносили в условия сделки «громадные неустойки на случай несвоевременной расплаты» (2, с. 365). В более ранних источниках, а именно, в «Замечании о суде и расправе киргизов, о правах личных, имущественных и семейных, некоторых обрядах и обыкновениях их» попечителя Александрийского, датированном 29 марта 1846 г., упоминалось, хотя и вскользь, о «неустойке в долговых обязательствах» между казахами (2, с. 116).

Суммируя все вышесказанное, необходимо отметить, что существовавшие у казахов способы обеспечения исполнения обязательств использовались в основном в интересах имущих слоев казахского общества, а впоследствии также и в интересах царских колонизаторов, и в целом содействовали усилению эксплуатации бедневших и разорявшихся трудящихся масс, причем старые, традиционные, и новые методы и формы эксплуатации переплетались и дополняли друг друга.

ЛИТЕРАТУРА

1. Казахско-русские отношения в XVI – XVIII веках. Сборник документов и материалов. – Алма-Ата, 1961.
2. Материалы по казахскому обычному праву. – Алматы, 1998.
3. Прошлое Казахстана в источниках и материалах. – Алматы, 1998. – Сб. 2.
4. Абиль Е. История государства и права Республики Казахстан. – Астана, 2001.
5. Андреев И.Г. Описание Средней орды киргиз-кайсаков. – Алматы, 1998.
6. Вяткин М.П. Батыр Срым. – Алматы, 1998.
7. Зобнин Ф.К. Рабы и тюленгуты в казахской степи. – Астана, 2007.
8. Из истории казахов / Сост. Ешмухамбетов С., Жекеев С. – Алматы, 1999.
9. История Казахстана с древнейших времен до наших дней в 5-ти томах. – Алматы, 2000. – Т. 3.
10. История отечественного государства и права / Под ред. О.И. Чистякова. – М., 1999. – Ч. 1.
11. Касымбаев Ж.К. Государственные деятели казахских ханств в XVIII – первой четверти XIX вв. Хан Жанторе. – Алматы, 2001. – Т. 3.
12. Касымбаев Ж.К. Государственные деятели казахских ханств XVIII – первой половины XIX вв. Жангир хан. – Алматы, 2001. – Т. 4.
13. Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Казахстан: летопись трех тысячелетий. – Алма-Ата, 1992.
14. Румянцев П.П. Уезды Жетысу. – Алматы, 2000.
15. Семенюк Г.И. Рабство в Казахстане в XV – XIX веках // В кн.: Зобнин Ф.К. Указ. соч.