Литературный портрет, представляющий собой художественное явление, синтезирует в своём содержании и структуре элементы документальных и художественных жанров и оказывается в центре внимания литературоведов. Жанр литературного портрета относится к числу таких жанров, внутренняя мера которого вырастает из многих «притяжений» и «отталкиваний» и определяется следующими параметрами: концепцией характера реальной личности; «документальностью» сюжетных ситуаций, воспроизводящих биографическую канву жизни героя литературного портрета; особым ритмом повествования, характеризующимся сменой биографического и автобиографического планов; свободой выбора жанровой традиции, формирующей структуру литературного портрета.
В первой половине XVIII века русские средневековые традиции словесного портретирования столкнулись с мощной европейской литературной традицией, в результате чего появился сначала барочный, а затем классицистический портрет, для которых характерны парадность, аллегоричность, гражданско-патриотический пафос. Собственно личных черт в портрете героя еще мало, и если они появляются, то выступают как фон, второстепенный план картины. Русская автобиографическая проза этого периода к портретированию почти не обращалась, предпочитая требуемому новым веком «портрету внешности» «портрет-характер», известный и в допетровской Руси. Особенно много таких портретов в автобиографии и в «Истории Петра Великого» Б.И. Куракина.
Во второй половине XVIII века портретные зарисовки становятся неотъемлемой частью художественной прозы (1, с. 189-206). Нравственно-философские идеи внесословной ценности личности, значимости и неповторимости внутреннего мира каждого человека подкрепляются учением сентименталистов о психологической природе человека, внешним проявлением которой являются «лицо» и поступки литературных героев. На развитие словесного портретирования в мемуарно-автобиографических сочинениях второй половины XVIII века свое влияние оказали также успехи отечественной живописи, прежде вceгo, камерного портрета, где первый план предоставлен не общественной, а частной жизни человека, нравственным ценностям личностного бытия.
Специфику словесного портрета в мемуарах определяет прежде всего его прямая обращенность к индивидуальности определенного лица. В отличие от других произведений художественной литературы, литературный портрет требует не вымышленного, а взятого из самой реальной действительности героя. Портретное сходство здесь обязательно. Реальная личность познается писателем как художественное целое, как самостоятельный и завершенный «сюжет» для словесного живописания. Именно в художественно-целостном изображении живой индивидуальности человека – неповторимости его «лица», мышления, языка, проявляющейся в его характере, манере поведения и в биографии, творчестве заключена эстетическая суть жанра литературного портрета.
Литературный портрет как жанр мемуарной прозы занимает особое место, так как наиболее убедительное портретное сходство достигается, именно когда писатель выступает в роли мемуариста, которому довелось не только видеть характеризуемого человека, но и общаться с ним, наблюдать его в различных ситуациях, говорить с глазу на глаз. Классики русской литературы рассматривали литературный портрет как данную в форме мемуарного очерка характеристику конкретного человека. Литературный портрет должен дать о современнике, говоря словами Н.В. Гоголя, «понятие как о человеке», рассмотреть его как неповторимую личность. Несмотря на индивидуальные особенности осмысления жанра в творчестве разных писателей, существо его остается неизменным.
Живая натура, познанная в близком общении, определяет и конечную цель, и выбор средств, и композицию литературного портрета. Запавшие в память наблюдения и впечатления служат материалом, с помощью которого идет тщательный отбор деталей, воссоздающих образы современников. Но, используя личные воспоминания, портретисты стремятся к обобщению, к тому, чтобы нарисовать законченные портреты. Это обобщение осуществляется в определенных формах и рамках, так как литературному портрету всегда свойственна все-таки незавершенность, фрагментарность. Чаще всего портретист пытается передать основные черты характера человека, наиболее запомнившиеся ему особенности личности.
Вспоминая о современнике, писатель размышляет о нем, старается уяснить его внутреннюю сущность, смысл его деятельности. Образ современника, неотделимый в сознании автора воспоминаний от его эпохи, раскрывается обычно на широком историческом фоне с конкретными событиями, фактами и реальными лицами. Одновременно портретист посвящает читателей в свои взаимоотношения с изображаемым человеком, рассказывает о той роли, какую он сыграл в его биографии. Таким образом, здесь обязательно присутствует автобиографическая тема. В воспоминаниях отчетливо вырисовывается лицо самого автора, повествующего о себе, так как события его жизни переплетены с событиями жизни изображаемых им современников.
Замысел автора направляет повествование в литературном портрете, служит раскрытию концепции образа характеризуемого человека. Предлагая свою концепцию, портретист отстаивает ее, противопоставляет мнениям других мемуаристов. В этом состоит одно из главных отличий литературного портрета от воспоминаний обычного рода, авторы которых часто выступают в качестве просто очевидцев, фиксирующих известные им факты. Именно эта, присущая литературному портрету, существенная особенность, и делает его в творчестве лучших мемуаристов XVIII века явлением искусства. Для этого необходимы определенная точка зрения автора, его представление о характеризуемом человеке, которое организует повествование в единое целое. Строя художественную модель конкретного человека, портретист стремится раскрыть связи современника с действительностью, его отношение к ней. Писатель все время отвлекается от общеизвестного о своем герое и концентрирует внимание на малоизвестном или совсем неизвестном. Литературный портрет призван досказать то, что еще недосказано о том или ином замечательном человеке, дополнить известное, устоявшееся неизвестным, взятым из жизни.
В основе словесного портрета лежит слияние в нем типического и индивидуального. Русская мемуарно-автобиографическая литература требовала, с одной стороны, правдивости и точности деталей портрета, с другой стороны предельной обобщенности, узнаваемости героев по внешним типовым признакам. Во второй половине XVIII века активно развиваются два ведущих типа словесного портрета: парадный и камерный.
Камерный портрет отличается глубоко личностной трактовкой внешности человека, субъективным и одновременно психологически точным воспроизведением выражения глаз, улыбки, мимики и жестов, вниманием к интимной обстановке. Если парадный портрет раскрывает социальный статус героя, то камерный дорожит подробностями интимной жизни человека, неповторимостью его индивидуальных примет. В мемуаристике второй половины XVIII столетия наметилась тенденция к слиянию парадного и камерного типов портрета.
Парадный портрет отличается высокой степенью типизации нравственных, сословно-корпоративных и национальных качеств, идеализирующим характером изображения, речевой этикетностью, вниманием к костюму и деталям интерьера. Для этого типа портрета характерен интерес к социальному статусу человека, акцентирование атрибутов власти, орденов, регалий, знаков отличия или символов конфессиональной принадлежности.
Граф Б.П. Шереметев если не первый, то одним из первых в России стал одеваться поевропейски. Описывая его пребывание в Вене, «Записка путешествия генерал-фельдмаршала... графа Бориса Петровича Шереметева...» отмечает, что он был приглашен цесарем на обед и поехал во дворец, «убрався в немецкое платье». Там же сообщается, что на третий день по возвращении в Москву боярин был на банкете у Ф.Я. Лефорта «во упрании францужском», то есть, вероятно, не только во французском платье, а и в парике. Несомненно, составитель «Записки», а значит и редактировавший ее боярин ввели этот момент в свой рассказ потому, что считали его явлением необычным в русской жизни, и, конечно, со стороны Б.П. Шереметева проявилась в данном случае не столько привычка к иноземному платью, сколько желание продемонстрировать «европеизм». Я.П. Шаховскому важно «показываться в поведениях и в делах патриотических». Главная мерка, с которой он подходит к людям являют ли они «прямой образ человека». По должности ему пришлось отправлять в ссылку крупнейших государственных деятелей предшествующего царствования: Остермана, Левенвольда, Миниха, Головкина, судьба которых искренне трогает его: «...поражен я был неописанною жалостью, помысля, что иногда так и со мною приключиться может». Мемуарист подробно описывает ссылаемого бывшего своего покровителя графа Головкина: «Я увидел сего прежде бывшего на высочайшей степени добродетельного и истинного патриота совсем инаково: на голове и на бороде оброслые долгие волосы, исхудалое лицо, побледнелый природный на щеках его румянец, слабый и унылый вид глаз его сделали его уже на себя не похожа, а при том еще горько стенал от мучащей его подагры и хирагры и от того сидел недвижимо, владея только одною левою рукой» (2, с.28, 36, 47). Я.П. Шаховской рассказывает о том, как он с большим трудом скрыл от окружающих свою печаль.
Мемуаристы екатерининской эпохи оставили парадные портреты не только знатных особ, но и людей менее знаменитых, а то и вовсе неизвестных. Так, А.Т. Болотов с искренним удовольствием описывает гвардейских унтер-офицеров из личной охраны императрицы: «Они убраны были отменно хорошо и сияли от множества серебра, на них находившегося. Но всего приятнее были их серебряные каски, или шишаки, с большими страусовыми перьями на головах, также перевязи, лежащие на них крест-накрест; а как сверх того все они были людьми молодыми и собою статными и пригожими, и выбраны были наилучшие из молодых дворян, то и представляли они прекрасное собою зрелище» (3, с.15).. Писатель не приводит описания лиц или деталей личного портрета, характера русских кавалергардов для него важно показать внешний облик стражей русской императрицы и то общее отрадное впечатление, которое производили их молодость, красота, сила. Убеждение в абсолютной ценности русской гвардии не требует детального описания, ибо ей априори присвоены лучшие черты сословия и нации в целом.
Этикетные характеристики сопровождают рассказы о большинстве знакомых поручику Болотову офицеров. «Полковник был у нас новый, природой швейцар и не умеющий порусски ни единого слова… В роте случился быть человек весьма хороший и разумный, воспитанный в кадетском корпусе и знавший по-французски и по-немецки и почитаемый во всем полку наилучшим и разумнейшим капитаном» (3, с.88). Эти портреты внеличностны, схематичны, это нечто вроде модели русского служилого дворянина. Болотов выделяет наиболее характерные, с его точки зрения, черты полковой верхушки: «добрый», «разумный», «тихий», «смирный», «добродетельный», «хороший». Изредка в портретных описаниях появляются индивидуальные, как правило, биографические, приметы: «породой швейцарец», «воспитанный в кадетском корпусе», «немолодых лет», однако они не меняют общего парадного тона портрета, выдержанного в традициях сентиментального искусства. где главный акцент делается не на деловые качества героя, а на его нравственные добродетели.
Во второй половине XVIII века, когда мундир определял положение светского чиновника или армейского (гвардейского) офицера, внимание литераторов часто переключается с обладателя мундира на сам мундир и его знаки отличия. Даже Болотов, при всей его нелюбви к военной службе, подробно описал мундир Корфова полка: «Он был белый, с зеленым воротником, лацканами и обшлагами, с палевым камзолом и нижним платьем. Пуговицы же, нашивки и аксельбанд, которыми он был украшен, были серебряные...» (3, 180). Одежда определяла профессиональный, религиозный, национальный статус ее владельца, представляя собой явление социального и культурологического порядка. Па развитие поэтики словесного портрета повлияла традиция европейского «костюмного жанра» и этнографических ученых путешествий. Художники и ученые основное внимание уделяли особенностям одежды, а изображению «лика» отводили второстепенную роль. Отсюда некая бесплотность парадного портрета, фиксация общего, социально и национально обусловленного в человеке.
Парадный портрет в русской мемуаристике выполняет две функции: первая, панегирическая, связана с этико-эстетической cтороной художественного творчества и дает оценку действующему лицу; вторая информативная, передает сведения о придворном или армейском этикете, указывает на атрибутику власти. Считается, что для панегирического портрета обязательна идеализация, ибо писатель изображает не то, что видел, а то, что ему следовало видеть или хотелось видеть, то есть не сущее, а должное. В русской автобиографии эти каноны нарушаются уже мемуаристами второй половины XVIII века.
Из классической литературы в русскую автобиографическую прозу пришел сатирический (или иронический) портрет. Традиция комических описании была поддержана и активно развита в последнюю треть XVIII века, как сатирический этап развития русской литературы, хотя в автобиографической прозе собственно сатирические портреты встречаются редко. Иногда для иронической характеристики Болотов использует устойчивые сравнения и идиоматические обороты: помощник архитектора Волков «показался мужичком простеньким, нерасторопным и не слишком во всем далеким, и походившим более на пьянчошку, нежели на остряка и провора", "поручик Насеткин, вышедший в офицеры из полковых писарей и составляющий самую приказную строку» (3, с.345). В сатирических портретах Болотова проглядывают черты гоголевской иронии, его герои предвосхищают гоголевских персонажей, что свидетельствует о типичности явлений, с которыми сталкивались русские писатели XVIII XIX веков. Воспоминания о чиновниках города Богородицка явно перекликаются с изображением губернского чиновничества в «Мертвых душах» и «Ревизоре» Н.В. Гоголя. Мемуарист рассказывает, что в Богородицке «заседатель Карпов был бирюк-бирюком, а жена его и того хуже, г. Кутасов был странный человек. Винный пристав ни рыба, ни мясо. Соляной наш пристав г. Гурков был изрядным полушутиком» (3, с.242).
Выдающееся лицо обычно выделяли из толпы, возвеличивали, в то время как его окружение составляло безликий фон. В екатерининскую эпоху обнаружилась тенденция к изображению человека в контексте его семейных и родственных связей, что привело к развитию многофигурных композиций в словесном портрете.
А.Т. Болотов создал ряд семейных портретов, среди которых выделяются групповой портрет князей Гагариных, в чьем подчинении находился мемуарист. Из всей гагаринской семьи доброе слово у писателя нашлось только для Сергея Васильевича Гагарина, шталмейстера, сенатора, действительного статского советника. Все остальное его семейство, презрительно относившееся не только к крестьянам и разночинцам, но и к среднепоместному дворянству, аристократическую спесь. «Все они, пишет Болотов, или, паче, набиты будучи княжескою спесью, не удостаивали меня не только своими ласками, но даже вхождением со мною в разговоры... Старший из них князь Василий казался мне совсем недальнего разума и набит даже глупым высокомерием... Князь Сергей был всех их бойчее и самая пылкая и огненная голова, и набит был так много придворною пышностью и спесью, что к нему не было и приступа. Третий, князь Павел, служил тогда в каком-то полку полковником, был также беглая и бойкая голова... Четвертый, князь Иван, показался мне сколько-нибудь простодушнее прочих, чему причиною, может быть, было то, что служил он в морской службе и был несколько охотник до наук. Наконец, и самая старушка княгиня показалась мне ни рыбою, ни мясом, и набитою также одною только княжескою спесью, простиравшеюся даже до того, что никогда не удостоила меня не только каким-нибудь приветствием, но ниже словом» (3, с.51).
В созданном Болотовым портрете семьи Гагариных сказалась принципиальная позиция автора, не желающего подробно фиксировать черты недостойных людей, от которых ничего, кроме высокомерия, он не видел. Мемуарист ограничился лаконичной характеристикой умственных способностей и нравственных качеств своих героев и, не вдаваясь в детали, в качестве «семейной» черты Гагариных выделил их непомерную спесь.
Таким образом, в русской автобиографической литературе второй половины XVIII века словесный портрет становится одним из главных способов изображения человека, что отражает процесс эмансипации личности и выдвижения на первый план нравственной оценки человека вне зависимости от его происхождения и положения в обществе. В екатерининское время усложняется в литературе мемуарно-автобиографического характера. Наряду с парадным портретом, большую роль в произведении начинает играть индивидуальный камерный портрет. Этикетность уступает место живописности и правдивости изображения.
Литература:
- Кочеткова Н.Д. Русская мемуарная проза. – М., 1994. – 342 с.
- Записки князя Якова Петровича Шаховского // Русские мемуары. Избранные страницы. XVIII век. – М., 1988. – 557 с.
- Болотов А.Т. Жизни и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков: в 3-х тт. – М., 1993.