В большинстве дискуссий о гендере именно общеезначениеизвлекается из ритуалов, литературы, мифов, символическихобъектов и других аспектов выражения культуры. Именно так, как известно, обстояло дело с дискуссиями о западной традиции, которая объединяла женщин с природой, а мужчин –с культурой. Для подтверждения этой культурной «аксиомы» прослеживалосьее выражение в различные исторические эпохи в образовании и идеологии общества. Дихотомия «природа/культура», или «природа/общество» имеет, как известно, давнюю историю в европейской мысли.
Но, что интересно, более ранние выражения были нацелены скорее на преодоление «гендерной пропасти», чем на гендерные предписания. Как отмечает А. Шлегель, «дикарь (мужчина-животное) и медведь (человекоподобное животное) как представляется, служили этой функции в средневековой европейской мифологии. В сельском ритуале традиционной Европы именно молодая женщина «приручала» дикого мужчину или медведя, что можно рассматривать как воплощение социального, триумф культуры над природой.
Реверс женщины от «культуры к природе» связан, как полагает Шлегель, с существенными трансформациями в гендерных отношениях, совпадающими с фундаментальными трансформациями в других социальных отношениях, связанных с реструктуризацией экономической и политической систем в период ранних буржуазных революций. А. Шлегель пишет о том, что дихотомия «природа/культура» не соблюдается, например, в племенах Новой Гвинеи: для них мужское и женское объединены с целым рядом оппозиций, таких как «жизнь/смерть», «птицы/свиньи», но именно культура и природа не входят в контрастный набор. Это вновь говорит о том, что общее значение гендера в одном обществе не обязательно имеет кросскультурный характер.
Специфические значения имеют широкое основание: в гетеросексуальных обществах, например, статус по полу может вступать в конфликт со статусом по рангу. Некоторые общества разработали способы избегать подобной аномальной ситуации, например, в племенах Судана и Уганды власть, которой обладают мужчины в соотношении их жен и короля/королевы в отношении своих подданных делает брак невозможным для женщин королевской крови: вэтих обществах королевы не становятся женами [1,с.25].
Вообще ученые зачастую поражены, как пишет Сандра Барнс, очевидными противоречиями в верованиях и поведениях, окружающих женщин и их обладание властью. Например, в племенах Западной Африки, замечает исследовательница, представления о мужском доминировании и соответственно женском подчинении очень устойчивы в домашней хозяйственной и семейной обстановке, что противоречит превалирующему убеждению, что женщины так же способны, как и мужчины к экономическим и политическим предприятиям. Барнс цитирует популярную поговорку: «Несущественно, убьет ли змею мужчина или женщина, существенно то, что она уничтожена» [2,с.255].
Идея предельно ясна: и мужчины, и женщины равно способны выполнять важные и ценные общественные задачи, что входит в противоречие с подчиненным положением женщины в определенных контекстах. Способы, с помощью которых идеология гендерного неравенства усиливает или маскирует материальные условия власти, исследовались вомногих направлениях (П. Сэнди, А. Шлегель, С. Барнс).
Ключевым способом, как полагает Барнс, анализируя урбанистический Лагос, приобретения власти является обладание собственностью и контроль над домашним жилищем. Как только женщины получают контроль (вернее, приобретают его) в ситуации домашней иерархии, они сразу же оказываются в том же положении, что и мужчины. Вопрос, который артикулирует Барнс, не в том, способны ли женщины обладать политической властью и действовать эффективно в положении власти, но в том, при каких условиях они могут преодолеть социальные, экономические и юридические препятствия, стоящие на пути достижения положения старшинства в семье. Обладание собственностью дляэтих женщин является решающим фактором в переходе к общественнымвысотам экономической и политической власти [2,с.255].